– На что? – быстро перебила Марина.
Он не улыбнулся, ответил с каменным лицом:
– На возможность сделать вашу участь гораздо менее
трагической...
И повернулся к двери. Вновь изменился в мгновение ока: чуть
ли не пополам согнулся в поклоне, снова стал ниже ростом и вроде бы искренне
пытался стать совершеннейшей крохотулькой, на два пальца от пола...
Сначала вошли два здоровенных и колоритных субъекта – усачи
в просторных шароварах и подобии расшитых жилеток на голое тело, наголо бритые
головы, рожи разбойников с большой дороги, а мускулы такие, что разбираться с
этими приятными людьми следует с помощью пулемета и издали.
Оба бесшумно – босые были – заняли позицию у Марины за
спиной, придвинулись совсем близко.
Послышалось легкое, мелодичное звяканье, и в дверях
появилась особа совсем иного рода. Девица лет пятнадцати, напоминавшая ожившую
куклу: воздушный наряд из чего-то белого и розового, в распущенных черных
волосах поблескивают золотые цепочки и сверкают самоцветы, а звяканье, как
сразу выяснилось, исходит от многочисленных браслетов на тонких руках.
Невероятно ухоженная была девица, с первого взгляда ясно, и очаровательная –
фея из восточных сказок. Вот только смазливая мордашка была, пожалуй что,
неприятная: не злая, не сердитая, даже не угрюмая, но личико исполнено вовсе уж
запредельной спеси, превосходящей всякое разумение настолько, что она
переходила в полнейшую отрешенность. Словно на всем белом свете существовала в
качестве полноправной человеческой личности только эта кукла, а все без
исключения остальные индивидуумы были даже не пылью под ногами – чем-то еще
презреннее и незначительнее. Марину даже некоторое смятение прошибло – это не
классическая балованная дочка властного папы, даже не капризная восточная
царевна из сказок, нечто похлеще...
Она подошла вплотную и долго разглядывала Марину – глазища
черные, огромные, красивые, но опять-таки отрешенные настолько, что ни тени
мыслей в них не читается... Под наркотой? Нет, все еще хуже, она по характеру
такая...
Принцесса из сказки что-то небрежно бросила на том же
непонятном языке – и кто-то из стоявших за спиной, уронив на плечи громадные
ладони, опрокинул Марину навзничь. Лежать на скованных за спиной руках было
неприятно, но она терпела.
Девчонка грациозным движением опустилась перед ней на
корточки – пахнуло сложным ароматом, для которого наиболее подходило не
вульгарные «духи», а «благовония», преспокойно спустила Маринин балахон с плеч
еще больше, погладила шею, голую грудь, плечи. Марине стало самую чуточку
жутковато – в этих умелых прикосновениях не было ни тени интереса, желания или
хотя бы примитивной развращенности. Что-то совсем другое. Капризному ребенку, у
которого тысяча кукол, подарили тысяча первую, и он ее лениво трогает, вовсе не
собираясь играть...
Тонкие пальчики, унизанные кольцами с огромными драгоценными
камнями, бесцеремонно подняли подол, прошлись по животу, сомкнулись ниже,
изучая с отрешенным бесстыдством. Хорошенькие дела, подумала Марина сердито.
Это что же, для этой куклы меня в игрушки предназначили? Вообще-то, ситуация
отнюдь не угрожающая, наоборот – вряд ли она будет забавляться по полной в
присутствии всей этой своры, в какую-нибудь опочивальню отведут, и окажемся мы
там совершенно наедине. И вот тогда можно без всяких церемоний сгрести эту
паршивку за лебединую шейку, крикнуть холуев и поставить вопрос ребром.
Чрезвычайно похожа на любимую дочку хана. А значит, идеальная заложница:
луну с неба можно требовать, держа у этой лилейной шейки грубый и прозаический
осколок хрустального кувшина...
Марина даже повеселела, послушно раздвинув ноги под
недвусмысленным напором тонких пальчиков. Но особого продолжения не получилось
– красоточка вдруг убрала руки, выпрямилась и, направляясь к двери в шорохе
шелков, звяканьи браслетов и благоухании ароматов, бросила Гюнешу, не
оборачиваясь:
– Маймун...
Вот и гадай теперь, что это означает! Следом за девицей
бесшумно просквозили великаны-телохранители. Марина рывком поднялась с жесткого
пола, вновь встала на колени, привалившись плечом к стене. Спросила язвительно:
– Хотите сказать, она меня трахать будет? По ухваткам видно,
умелая... Папа знает, как она тут забавляется?
Вместо ответа Гюнеш, ухватив ее за плечи, поднял на ноги.
Мотнул головой в сторону двери и, отбросив прежнюю цветистость в изъяснениях,
сказал сухо:
– Идите...
За дверью ждали еще двое в зеленой форме без знаков различия
и кобурами на поясе. Коридор был не такой убогий, как камера, но все же заметно
уступал в роскоши тем, по которым их вели сначала. Окон не было, повсюду
плафоны – подвал, точно... Пройдя метров двадцать, они вошли в комнату,
где торчали две пожилые восточные бабы, – здоровенные такие бабищи, под
стать мужику, с физиономиями то ли тупыми, то ли исполненными служебного
рвения, исключающего собственный интеллект.
Вот уж на что не походила комната, так это на пыточную –
повсюду высокие зеркала, какие-то красивые ларцы, прозрачные откупоренные,
приятно пахнущие флаконы...
Гюнеш повозился за спиной у Марины, снял с нее наручники.
Толкнул вперед, а сам остался стоять у двери, как и двое конвоиров.
Бабищи принялись за нее сноровисто – мигом содрали балахон,
толкнули на мягкий стульчик, и она послушно уселась, не выходя пока что из
образа слабой девицы – к ней подступали не с палаческими клещами, а с красивыми
гребнями из какой-то желтой кости.
Прошло довольно много времени, прежде чем Марине велели
подняться, подхватив под мышки, подтолкнули к зеркалу во всю стену. Она
оглядела себя, в общем, не без затаенного удовольствия: что ни говори, недурна
девочка... Коротенькое белое платьице на голое тело, едва прикрывающее бедра, с
большим вырезом, на ниточках-бретельках из золотого шнура, идеально расчесанные
волосы перевиты золотыми цепочками и чем-то похожим на жемчужные нити, схвачены
золотым обручем с кучей висюлек, талия в несколько раз обмотана ожерельем, куча
украшений – серьги, кольца, затейливый причиндал вокруг шеи, и все это из
настоящего золота, с настоящими крупными камнями. Губы накрасили, ресницы
подвели, с лицом мастерски поработали отличной косметикой. Одним словом,
идеальный кадр для барской постели, игрушечка – загляденье... Даже Гюнеша
проняло, хоть и пытается делать вид, что невозмутим, так и зыркает с
бесплодными мечтаньями во взоре...
Чтобы подразнить его, Марина обернулась, послала невыносимо
томный взгляд:
– Что, хороша? Только, боюсь, не тебе придется мне ножки
раздвигать...
– К сожалению, именно так и обстоит, – отозвался он не
без злости. – Надеюсь, тебе понравится...
Марина пытливо взглянула на него, но не смогла определить,
какой смысл за этой репликой кроется. А, ладно! Все эти приготовления могут
означать одно: сейчас отведут в спальню, чтобы кто-то позабавился... точнее,
попытался позабавиться. Даже если это будет не давешняя надменная соплюшка, а
какой-нибудь вельможа, сам хан или, мать его за ногу, визирь какой-нибудь (как
еще звались в «Тысяче и одной ночи» ихние шишки?), дело кончится тем же
самым – в умелых руках Марины окажется солидный заложник. Ручаться можно,
в этих великолепных хоромах сроду не захватывали в заложники никого из
вельможных обитателей – а значит, кудахтать будут, как перепуганные курицы,
метаться столь же бессмысленно, прежде чем поймут, что следует не валять дурака
и соглашаться на выдвинутые требования. Интересно, куда Каразина определили?
Ладно, там будет видно. Выясним...
