Ее повела по коридору та же троица – Гюнеш со своими
подчиненными. Шли недолго, остановились перед дверью, самой обычной на вид.
Рядом с ней стоял какой-то предмет, Гюнеш его тут же взял, сунул Марине в руку:
– Прошу, очаровательная...
То ли дубинка, то ли жезл – деревянная рукоятка, резная,
золоченая, увенчанная шаром величиной с кулак, довольно-таки тяжелым, судя по
весу, то ли позолоченный свинец, то ли натуральное золото. Вполне вероятно,
второе – хозяин здешний не бедствует, сухой корочкой не питается, всем металлам
предпочитает тот, что принято именовать презренным...
Она сжала неведомую штуку в руке, чуть качнула ею.
Вообще-то, вполне приличное оружие, которым можно надежно отоварить, а с ее-то
умением обращаться со всем, что только можно использовать в качестве вышибания
души из ближнего своего, получится и вовсе жутко... Одного удара достаточно.
Обернувшись к Гюнешу, покачивая в руке эту, пожалуй что,
булаву, она спросила с самым невинным видом:
– Это что, мне? Вот эта штуковина?
– Ну, разумеется.
– А вы не боитесь, что я ею двину по башке того... или ту,
что меня собирается использовать в качестве сексуальной игрушечки?
Впервые за все время их знакомства он улыбнулся – да нет,
ухмыльнулся, даже оскалился:
– Да с полным удовольствием! Для этого вам ее и дали, моя
прелесть...
Распахнул дверь и сильным толчком вытолкнул Марину в
соседнее помещение. Дверь тут же захлопнулась за ее спиной, все трое конвоиров
остались по ту сторону.
Марина недоуменно огляделась. Она оказалась в обширном
помещении, больше всего напоминавшем гимнастический зал: окна под самым
потолком, все зарешечены, с потолка там и сям свисает не менее двух десятков канатов,
повсюду видны то странные сооружения из огромных кубов, то вертикальные
лесенки, то лежачие трубы, открытые с обеих концов. И прочее, и тому подобное.
Что ни возьми, явно предназначено для того, чтобы по нему лазили, карабкались,
взбирались, выделывали разнообразные упражнения...
Она сделала несколько шагов в сторону причудливой
конструкции, словно бы возведенной ополоумевшим архитектором в самый разгар
болезни: дикое переплетение лесенок, уступов, площадочек... Остальные не лучше.
Шаги гулко стучали в большом зале – и он нисколечко не походил на спальню
распаленного сластолюбца (или сластолюбицы, учитывая повадки соплюшки). Ну,
мало ли какие причуды у распущенных восточных сатрапов? Может, здешний хозяин
возбудиться способен, исключительно примостив случайную одалиску вверх ногами
на этой вот перекладине, а сам, выбрав не менее экзотическую позу...
Марина подняла голову. Почти в центре стены, перед которой
она остановилась, красовался небольшой балкон с изящным золоченым ограждением
на высоте не более двух метров, и там стояло мягкое кресло, одно-единственное,
хотя места хватило бы для полудюжины. За креслом виднелась раковинообразная
дверь.
Она внезапно отодвинулась, на балкончик вышла спесивая
соплюшка, опустилась в кресло привычно, непринужденно, а по бокам тут же встали
оба экзотических мордоворота. Мероприятие, кажется, начинается, отметила
Марина. Вот только какое?
Подняла голову и громко спросила:
– Ну, а дальше-то что? Танец живота тебе сплясать?
Красоточка ее проигнорировала, сидела, надменно откинув
голову, глядя поверх головы Марины.
В дальнем конце зала что-то протяжно скрипнуло, Марина
моментально развернулась туда. Послышалось громкое металлическое лязганье,
быстро приближавшееся.
Дверь – Марина ее сразу заметила – ушла вверх, и в образовавшемся
проеме появилось что-то темное, живое, большое, лязг железа сопровождал его
неотступно. Непонятное что-то, определенно не человек...
Дверь упала со стуком, закрыв проем, а в зале осталась
огромная обезьянища с длинной собачьей мордой, гораздо меньше гориллы, но все
равно, не уступавшая в размерах человеку. Она-то и звякала – ее задние и
передние лапы были украшены тонкой стальной цепью, достаточно длинной, чтобы не
мешать движениям, но все же настолько короткой, чтобы их изрядно ограничивать.
Тьфу ты, подумала Марина, да ведь это павиан, точно. Что за
дела?
Обезьяна сделала несколько шагов в ее сторону, лязгая и
погромыхивая цепями, не пытаясь от них освободиться. Походило на то, что она
привыкла уже разгуливать с подобными украшениями – движется так, словно
прекрасно понимает, каковы рамки свободы...
Морда у павиана была насквозь неприятная, таращился
маленькими буркалами и тихонько ворчал. На шее у него красовался ажурный
золотой ошейник, а на передних лапах широкие браслеты, такие же ажурные.
Услышав шум наверху, Марина подняла голову. Очаровательная
паршивка оживилась, мгновенно стряхнув с себя сонную одурь, подскочила к
перилам, вцепилась в них – от резких движений ее многочисленные браслеты
подняли ожесточенный перезвон. На кукольном личике выступил румянец, девчонка
крикнула звонко и весело:
– Маймун, шани бараш!
Встрепенувшись, все еще вглядываясь в Марину неприкрыто
враждебно, обезьян подпрыгнул на месте, стукнул передними лапами по полу, взмыл
на дыбки. Девчонка орала сверху что-то напоминавшее команду.
Павиан, полное впечатление, взвыл
о т в е т н о и запрыгал на месте, ворча,
взвизгивая, скалясь. С балкончика послышался беззаботный серебристый смех.
– Маймун, гара бараш!
И вот тут Марине стало не по себе. Воочию убедилась, что
перед ней не обезьяна, а именно обезьян – пенис у него вздыбился, как
полицейская дубинка, не уступая ей размерами.
Новая азартная команда сверху – и павиан двинулся к Марине
целеустремленно: не останавливаясь, звеня цепями, скалясь, яростно почесывая
свое немаленькое достоинство.
Только теперь до Марины дошло, к чему идет дело, и чем все
кончится, если обезьян ее сграбастает. Никаких сомнений не оставалось – не
нужно знать обезьяньи повадки в совершенстве, достаточно взглянуть на его
морду, ужимки и торчащий агрегат.
На миг ее захлестнул слепой, нерассуждающий ужас – это даже
для нее было чересчур. Она вспомнила парочку подпольных порнофильмов в стиле
«реалити» и содрогнулась от страха. Обезьянища выглядит сильной, как бульдозер,
тут даже тренированный человек вроде нее не справится, если дойдет до борьбы
врукопашную – есть свои пределы у человеческой ловкости...
Несколько секунд она стояла в совершеннейшей растерянности,
а павиан довольно бодренько косолапил к ней, звеня цепями и недвусмысленно
обозначая намерения.
Потом словно что-то щелкнуло в мозгу, и она перестала быть
цивилизованным человеком, как не раз случалось, стала дикаркой, управляемой
лишь инстинктами. А самый сильный из них – инстинкт самосохранения...
Мысли в голове проносились с невероятной скоростью, ага, ну
конечно, вот так она развлекается, сучонка... цепи ограничивают подвижность,
иначе все слишком быстро кончится, и будет неинтересно… обычная, случайная
жертва ничем себе не поможет, так что дубинка скорее символ, чтобы случайная
жертва хоть самую чуточку походила на амазонку...
