— Ой, а это что?!
С террасы видно было, как из каждой храмовни почти одновременно вышли небольшие группы торжественно одетых людей и направились по мостам к основному храму. Вообще отсюда все вместе здания Храма напоминали колесо — вот по спицам этого колеса и шли к центру разодетые люди.
— Это, — неожиданно подал голос Кайнор, — верховные настоятели и патты отправились на Собор Двадцати Четырех. Вернее, на одно из его заседаний. Я прав, господин Туллэк?
— Думаю, да. Но, так или иначе, нас это мало касается. Матиль, если ты уже достаточно насмотрелась, не продолжить ли нам…
— Продолжить, продолжить!
— Да не беги ты так, егоза! Господин Туллэк за нами ввек не угонится. И потом, разве ты знаешь, куда нужно идти?
— А что, мы идем кудай-то? Я думала, просто гуляем…
Под звон колокольцев, переливы флейт и стук ритуальных барабанчиков они вошли в Храм, каждый через свою арку. Двадцать четыре верховных иерарха Церкви, каждый в сопровождении свиты, каждый — в праздничных одеждах.
Каждый — в предчувствии наихудшего.
«Хотя нет, — подумал Баллуш Тихоход, стоя у арки и обводя взглядом остальных. — Нет, кое-кто так ни о чем и не догадывается, до сих пор».
— Скажи, Герник, ты когда-нибудь завидовал слепцам?
— Простите, святой отец?..
— Ничего.
Он снова обвел их всех взглядом, теперь уже внимательнее. Он знал большинство не первый год, знал, чего они стоят. И хотя среди Двадцати Четырех появились новые лица, он знал кое-что и о них. Тантэг Улль, настоятель Тхалемского монастыря Лягушки Пестроспинной, исполняет эти обязанности с лета, совсем недавно. Оппалаф Рэйлиш, патт Абхонского округа, находится на своей должности чуть меньше года. Оба прежде занимали высокое положение в церковной иерархии, так что достаточно компетентны. Другие в Собор не попадают.
«Но компетентность — это еще не всё», — подумал Тихоход. Он украдкой посмотрел сперва на тех, кто находился у арки Мотылька, слева от него, потом на противоположную сторону зала, где стояли отец-настоятель обители Нетопыря и патт Рэньского округа со своими свитами.
«Нет, далеко не всё. Тем, кто слеп от рождения, очень сложно понять, что такое огонь или радуга».
Тагратвалл Бесстрастный, патт Груэльского округа, трижды ударил об пол жезлом председателя. Эхо побежало от арки к арке, взлетело под купол и рухнуло с кольцевой площадки, на которой стояли иерархи, вниз, к остальным этажам Храма.
— Согласно закону и традиции, сегодня, в месяц Акулы, в год шестьсот девяносто девятый от Первого Нисхождения, мы снова встречаемся в этих стенах. Мне же, поелику год нынешний посвящен Сколопендре Стоногой, надлежит председательствовать в Соборе Двадцати Четырех. Если имеет кто против этого возражения — высказывайте сейчас или же не препятствуйте мне.
«Как всегда, — подумал Баллуш, — Тагратвалл вовсю наслаждается процессом. У бельцов так всегда… впрочем, не только у них, не только. И если какой-нибудь эпимелит истово печется о дорогих одеждах и украшениях, „приличествующих его сану“, то иной отец-настоятель не менее яростно заботится о бедности. И ни один, ни другой не понимают, что их поведение — лишь две стороны одной монеты, что для них обоих богатство имеет значение, и они не свободны от его влияния. Таких здесь много.
Труднёхонько мне с ними придется…»
Бесстрастный выдержал необходимую паузу, неслышно барабаня пальцами по набалдашнику председательского жезла. Убедившись, что возражений «не воспоследует», он картинно поправил бахрому-лапки на своем расшитом золотыми нитями рукаве, еще раз стукнул жезлом об пол и провозгласил:
— В таком случае, по праву, данному мне законом и традицией и подтвержденному всеми вами, я объявляю Собор Двадцати Четырех открытым. Предлагаю пройти в Зал Мудрости и, с благословения Сатьякала, приступить.
На сей раз Тагратвалл не стал дожидаться подтверждения, ибо его «предлагаю» было не более чем изящным оборотом речи. Группы священнослужителей, каждая по своей лестнице, спустились на этаж ниже и, каждая через свою дверь, вошли в Зал Мудрости.
Здесь имелось всё необходимое, чтобы заседания Собора проходили в удобстве и покое. Большую часть помещения занимал громадный круглый стол с двадцатью четырьмя креслами вокруг него. У стен располагались еще стулья — для тех, кто не входил в Собор, но был приведен паттами или верховными настоятелями: писцов, советников, прозверевших и слуг. Там же, у стен, находились небольшие столики для письма, несколько этажерок с чистыми свитками, письменные принадлежности, экземпляры «Бытия».
Как только все вошли в Зал, двери закрыли снаружи. Возле каждой стояло по два охранника соответствующего культа, которые должны были защищать помещение от возможного прослушивания и нежеланных посетителей. Хотя редко кому удавалось в дни Собора пробраться в Храм, всегда хватало тех, кто не оставлял надежды попасть туда и упасть со своей мольбой в ноги высшим иерархам.
Но время для прошений наступит через несколько дней, когда начнется печатанье новых Книг. Пока же…
— Начнем, братья! — провозгласил Тагратвалл. Жезл он положил прямо на стол: левую руку держал на рукояти, правой же взмахнул в смиренном и одновременно величественном движении: — Начнем, братья, с молитвы Сатьякалу всемилостивому, дабы благословил он наш Собор и всё, что будет здесь сказано и решено.
Сидящие за столом и у стен склонили головы и сложили руки у груди, Баллуш — чуть медленнее остальных. Он продолжал наблюдать за ними и видел, что многие на слова Бесстрастного отозвались… нет, не с неохотой, всего лишь с заминкой. Так медлит прихожанин, которого растяпа-исповедник спрашивает о здоровье давно почившего родственника.
Это должно было бы обнадежить Тихохода, но старый монах понимал: люди предпочитают верить в наилучшее. И собственноручно выжигать себе глаза, чтобы не видеть угрозы. Предпочитают молиться о мире и благе тем созданиям, которые уже нисходят, а значит, несут с собой в Ллаургин войны, боль и разрушения.
Слушают собственных прозверевших вполуха.
И не готовы рисковать, потому что думают, что им еще есть что терять.
Склонив голову, как и все, Баллуш Тихоход молился, но не о том, о чем молились остальные.
Баллуш Тихоход молился, чтобы сегодняшний Собор не оказался последним в истории Ллаургина.
* * *
Позавтракав и договорившись обо всём, Тойра оставил Фриния собирать вещи, а сам пошел «переброситься парой слов» со знакомыми даскайлями.
В общем-то вещей у Фриния было не так уж и много: одежда, разнообразные чародейские банки-склянки, набор трав и минералов, прикупленных им для некоторых практик, кинжал квилон (он упражнялся с ним иногда, а также использовал в своем ремесле), заговоренный стилет с магическими знаками, выгравированными на каждой грани; несколько ценных свитков, купленных на ярмарках и у одного хайвуррского собирателя, связка свечей, хрустальный шар, прямоугольное зеркальце в серебряной рамке и еще одно — в золотой, всякая бытовая мелочь…
