Правда, что-то не слыхал он, Кайнор, чтоб квакуньи любили отдыхать на мертвых телах — ну да мало ли чего он не слыхал! Об оживших идолах тоже вон раньше слышать не доводилось…
Гвоздь без особой спешки освободил утопленника от не нужной тому одежды, прополоскал ее в проточной воде и уже развешивал на кустах, чтоб быстрее просохла, когда услышал за спиной весьма узнаваемые звуки. Он сам, случалось, издавал подобные после пьянки — но, Неустанная, сколько же нужно выпить и съесть, чтобы разразиться эдакими?!.
«И — кому? Тут же никого…» — пришла запоздалая мысль.
Кайнор обернулся, как стоял, с утопленниковыми мокрыми штанами в руках.
Раздетое тело мертвяка (только портки ему Гвоздь и оставил) сидело, упираясь руками за спиной и, перегнувшись в поясе, натужно извергало из себя потоки воды. Причем прямо на себя же, ничуть этим не смущаясь. Мертвые, как известно, сраму не имут.
Гвоздь терпеливо ждал, когда утопленнику полегчает. Почему-то он был уверен, что сможет убежать от мертвяка, ежели тому вдруг взбредет в пучеглазую голову погнаться за Кайнором.
Утопленник гнаться и не думал. Прокашлявшись и проплевавшись, он молча уставился на Гвоздя. Печально так, вроде даже с обидой.
— Ну извини, — сказал Кайнор. — Хочешь, верну? — Он протянул утопленнику штаны, но мертвяк и не шелохнулся. Только напряг горло, словно хотел что-то сказать, — но сказать не вышло, получилось лишь глухо булькнуть и извергнуть очередной поток грязной воды.
«Если мне очень припрет свести счеты с жизнью, никогда топиться не полезу», — решил для себя Гвоздь.
— Не ходи, — утробно выдавил из себя утопленник.
— Не хожу, — покладисто отозвался Кайнор.
— В Три Сосны не ходи, — уточнил мертвяк. — Сразу в столицу, как собирался.
— Значит, там, за горизонтом, Три Сосны, — догадался Гвоздь. — А чего не ходить? Неужели это в Соснах тебя так…
Поздно. Мертвяк снова неестественно преломился в поясе, ткнулся образиной в загаженные колени и затих — кажется, теперь навсегда.
— Чего ж я такого сделал, что вся моя жизнь кувырком пошла? — в сердцах вопрошал у молчаливых кустов Гвоздь. — Гвардейцы обходительные, идолы живые; утопленники вот со своими советами лезут!.. Если это и есть всемирная слава, так избавьте меня от нее, во имя человеколюбия!
Само собой, кусты не отвечали. И даже, стервозы колючие, не захотели отдавать высохшую одежду, царапались, как живые. Но Кайнор с ними управился; переоделся в утопленниково, свое — не поленился, — напялил на него (только плащ себе оставил и свисток для Друлли да монеты переложил в карман) — и отправился вдоль берега на юг, в столицу.
Примерно полчаса спустя он услышал детский плач…
* * *
Существа появились не позади, а перед ними — и первым заметил их Мыкун, а Быйца догадался, заметив дрожание руки полудурка, и тотчас обернулся. Фриний и Иссканр еще мгновение вглядывались во тьму, откуда они все пришли, а потом, почувствовав неладное, посмотрели туда же, куда таращился сейчас горбун.
Существ было шестеро, и еще два, кажется, маячили чуть дальше по коридору. Или то просто тени гуляют? — не разобрать…
Но этих, впереди, точно было шестеро, и они совсем не походили на тени. На людей, впрочем, тоже. Люди — они и ростом поменьше, и в плечах поуже, и…
«И хвосты у них позади не телепаются», — подытожил Иссканр, вынимая меч из ножен. Левой рукой он повел из стороны в сторону — знал уже: при движении огненный браслет на несколько мгновений разгорается и ярче освещает пространство вокруг себя.
Шестеро хвостачей по-прежнему оставались безоружными, однако Иссканра это не обманывало. Во-первых, попробуй достань чудиков в таких панцирях да шлемах, во-вторых, латные перчатки у обитателей Лабиринта особые, шипастые: двинь под дых — человек пополам и сложится.
Иссканр плавным полушагом выскользнул вперед, закрывая собой Быйцу и Мыкуна. Фриний и без того стоял от незнакомцев дальше всех — чародей вслушивался в странные звуки, доносившиеся оттуда, где был вход в Лабиринт.
— Погоди. — И не поймешь, как Фринию удалось оказаться совсем рядом, ведь только что был на расстоянии трех-четырех шагов! — Погоди. Оружием всегда воспользоваться успеем.
Иссканру было что возразить, но он промолчал. С чародеями не спорят.
А тот выбрал взглядом вроде как главного среди этой шестерки (и не сказать, чтобы самого рослого или в наиболее богатом доспехе… ну, доспехи-то у них почти одинаковые) — выбрал и обратился к нему на неведомом языке.
— Пыл изаздэр? Тэ ханнэпгэр эдо?
Спросил властно, как хозяин у дерзких слуг, посреди ночи вломившихся в спальные покои.
Шестеро промолчали. Лишь один из них, что стоял вторым слева, вздрогнул и напрягся, будто прислушивался к далеким словам — не словам даже, одному эху слов.
Потом хвостачи отступили назад и так же бесшумно, как пришли, скрылись во тьме.
— Откуда они взялись? — прохрипел Иссканр, только сейчас обратив внимание, как сильно пересохло в горле. — Ты знаешь их?
— Я не знаю ни их, ни того, откуда они взялись. Но ведь это Лабиринт, место, где оживают мертвые и становятся бесплотными тенями живые. Так что нечего удивляться. И прошу тебя, впредь не торопись обнажать клинок. — А затем спросил, повернувшись к Быйце: — Ты хорошо рассмотрел их?
— Этот защитничек мне своей широкой спиной почти всё закрыл! — прокаркал горбун. — Но… да, я рассмотрел их как следует.
— Что скажешь?
— Бояться нужно не того, что видно, но невидимого.
— Ты где нахватался таких мудрых мыслей? — хмыкнул Иссканр. — Или это из личного опыта?
— Молись, чтобы не довелось на собственной шкуре убедиться в моей правоте! — отрезал старик. — И давай, двигайся, чего встал? Я хочу как можно дальше убраться от этих звуков за спиной!
Иссканр пререкаться не стал пожал плечами и отправился вперед. Почему-то он не сомневался: тех шестерых (или сколько их было?) впереди уже нет. Их вообще нет в коридоре.
Стараясь подстроиться под неспешный шаг Мыкуна и Быйцы, Иссканр шел медленнее, чем мог бы. Поэтому он и услышал, как горбун бормочет себе под нос нечто неразборчивое.
— Значит, правда… — долетело до Иссканра. — Неужели?!. — И потом вообще какие-то дивные слова: — «Атэлви… атэ-лвакъи, иммастэр, нэп?!..»
Насчет последнего Иссканр так ничего и не понял, а вот Быйцево «неужели?!» опять напомнило ему о ночи в дьенрокском караванном доме. Потому что брат Гланнах тогда сказал точно так же…
— Неужели?! — В голосе монаха смешались страх и отчаянье. И, кажется, самая толика надежды, которой и жить-то не позволяешь, не допускаешь самой вероятности ее осуществления. — Значит, правда…
Иссканр пожал плечами: ну да, правда. Он растерялся и не понимал, что, собственно, происходит. И вел себя не как правая рука начальника охраны, а как до смерти перепуганный паренек, всегда живший верой в незыблемую истину и выяснивший, что обманывался.
