— Вот, возьмите. — Графинька протянула врачевателю плотный конверт; на сургуче был оттиснут уже знакомый Кайнору герб: оскалившийся волк на щите и шлем с кожистыми крыльями и нашлемником в виде гнусной демонской хари.
Господин Туллэк разломал печать и взволнованно пробежал взглядом по завитущатым строкам. «Разумеется, он знает, что старый Н'Адер умер, — подумал Гвоздь. — Или нет? Так или иначе, с чего бы графу на смертном ложе вспоминать о каком-то врачевателе? Чтобы завещать мешок золота в память о давнем чудесном исцелении? Тогда графинька вполне могла отправить и письмо и мешок с посыльным, а не заезжать в Сосны лично. Тем более мы вроде как торопимся».
— У меня есть время? — спросил господин Туллэк.
— Часа хватит?
— Думаю, хватит… графиня. — Он запнулся, почему-то стрельнул взглядом в Гвоздя и набрал в грудь побольше воздуха. — Но… раз уж так всё получилось… я собирался самолично отправиться в столицу, однако поскольку…
— Мы ведь с вами давно знакомы, господин Туллэк. Говорите без обиняков.
Кайнор только покачал головой: «Что ж ты, девочка, если вы действительно давно знакомы, не заехала к нему домой, а вызвала сюда, как пастуха какого-то?»
— Видите ли… Графиня, я хотел бы просить вас об одной услуге. Просить, как врачеватель… — Туллэк тяжело оперся на свою неизменную трость и поджал губы. — Видите ли, недавние события в Трех Соснах сделали невозможным дальнейшее пребывание здесь одной особы… В народе ходят слухи, что в девочку вселялся зандроб.
Чернявая пожала плечами:
— Неужели вы не можете опровергнуть эти суеверия?
— Не могу, — врачеватель в упор посмотрел на Гвоздя. — Не могу.
«Ах, ты не можешь!.. »
— Позвольте, графиня, — Кайнор шагнул вперед и вежливо кивнул врачевателю. — Я поясню. Дело в том, что господин Туллэк превыше всего в этом мире ценит покой. Вполне понятная и достойная уважения система ценностей, на мой взгляд. Однако она требует… мнэ-э-э… я бы сказал, жертв — но не поймите меня превратно! Так вот…
— Хватит валять дурака, — очень тихо и очень устало произнес врачеватель. — Не вам меня судить, господин жонглер. Прошу, давайте сейчас подумаем о девочке — а поговорить, насколько я понял, мы еще успеем.
— Так вы знакомы, — констатировала чернявая.
— Жизнь такая: сегодня здесь, завтра — там, — откликнулся Гвоздь. — Приходится бывать в разных местах, встречаться с разными людьми. Думаю, мы оба были бы рады, если б наше знакомство произошло при других обстоятельствах… верно, господин Туллэк? Но что же случилось с Матиль?
— После… после вашего отъезда люди начали думать и сопоставлять. Кто-то что-то вспомнил, спросил у других, те тоже «вроде бы вспомнили»; да и дети утверждали, что заметили у девочки в тот день «странный взгляд», но они не сумели сформулировать, в чем именно эта странность выражалась. Дети же первыми и начали травлю.
— А что ее мать?
— Она отказалась от Матиль. Девочка пока что живет у меня, но…
— Когда мы вернемся, я выделю средства на ее содержание и назначу вас опекуном, — пообещала чернявая.
— Боюсь, это не выход, графиня. Девочка не сможет жить в Соснах, где каждый знает или считает, будто знает что она… э-э-э… не совсем нормальна.
— Тогда я определю ее в какую-нибудь храмовничью школу, как только вернемся.
— Я бы просил вас взять ее с собой в паломничество, — тихо, но настойчиво заявил господин Туллэк. — Мне не на кого оставить девочку здесь… тем более что прошло всего несколько дней после событий, которые так потрясли ее. Сперва она лишилась отца, а теперь…
— Вы расскажете мне об этом в пути, — нетерпеливо дернула плечиком чернявая. — С собой так с собой. Кстати, если не ошибаюсь, при ллусимском Храме есть школа?
— Совершенно верно.
— Ну вот и отлично. Тогда я вас жду здесь через час, вместе с девочкой, господин Туллэк. — Он откланялся и вышел. Гвоздь покачал головой.
— Думал ли я, что когда-нибудь отправлюсь в паломничество в сопровождении престарелого врачевателя-захребетника, тайнангинца и двух сопливых девчонок, одна другой младше и строптивее? — пробормотал он себе под нос.
— Думала ли я когда-нибудь, что меня в паломничестве будет сопровождать рыжий, наглый, брутальный жонглер? — спросила графиня у Хвоста-Трубой.
Тот отозвался сочувствующим мурлыканьем, дескать, и не говори, ласковая!..
* * *
…дует ветер в Лабиринте, хотя откуда он прилетел и куда направляется, — не понять. Человек в блестящем нагруднике и каплевидном шлеме осторожно крадется, прикрыв запястье левой руки, чтобы свет огненного браслета не выдавал его.
Человек напряжен, он прислушивается к звукам в коридоре и всматривается во тьму — и едва слышный шорох наверху, под самым потолком коридора-барельефа, только мешает ему.
Шорох… едва слышный…
«Да-а-а… вот он идет — а мы смотрим, смотрим, смотрим, — но, в отличие от этого железноголового, мы еще и видим. А он — он даже не замечает, что Лабиринт снова перетек — и вернуться в зал, откуда пришел железноголовый, тем же самым путем не удастся.
Но он-то, кажется, и не думает возвращаться. У него, кажется, совсем другое на уме.
Уж не нас ли он ищет?!
Заба-авно, забавно.
Показаться ему, что ли? Он мальчик крепенький, даже на огарки братиков наших старшеньких кинулся — хорошо, широкоротый вовремя остановил, а то ведь… ох-х-х, не шел бы сейчас железноголовый по коридору… да и огаркам не на пользу пошло бы… им теперь мало что полезно.
Ладно, погодим пока, не будем показываться. Присмотримся к ним повнимательнее, к гостям нашим. Тем более что завтра или даже сегодня…»
Шорох… словно кто-то бормочет себе под нос неразборчивые слова, привыкнув разговаривать с самим собой.
Иссканр поднимает голову к потолку, но видит всё то же: горящие замки, цветущие розы, волны, бьющиеся о скалистые утесы, и чудища морские в волнах… — мертвый камень, оживленный руками неизвестных резчиков. Иссканр пожимает плечами и крадется дальше.
Прохладный ветер насвистывает ему в ухо вкрадчивую нелепицу.
* * *
С дополнительными попутчиками в карете сразу стало тесно и шумно. Графский экипаж с дурацким названием «Двуполка» действительно был разделен на две части по половому признаку пассажиров: мужскую и женскую. В женской изволили ехать графиня, ее служанка Талисса, а теперь еще и конопатая Матиль. В мужской ехал Гвоздь в компании невозмутимого Айю-Шуна и господина Туллэка. Кучер, по имени Дальмин, восседал, как и положено кучеру, где-то на крыше и управлял лошадьми, изредка посвистывая кнутом, а чаще — выбитым передним зубом.
Впрочем, несмотря на все разбойничьи замашки Дальмина, ехали споро, но степенно, как и полагается паломникам. Подобная скорость передвижения располагала к неспешным душеспасительным беседам о смысле бытия либо о ценах на сукно и цветное трюньильское стекло. Однако выходило так, что ценами на сукно и стекло Кайнор как-то не очень интересовался, а уж смыслом бытия — тем более.
