— Как соседи?
— Ну да! В этом городе глюмов почти нет, зато в каждом доме живут или домовые, или духи, — Бурунькис напустил на себя важности:
— Так что считай, тебе ужасно повезло: в Большом Мидгарде почти не осталось городов, где древнерожденные проживают вместе с людьми. Вот и выходит, что по Закону твой город — заповедный.
Услышав слово «заповедный», Генрих тут же вспомнил слова ведьмы Карлы, которая выгоняла Каракубаса из Регенсдорфа, ссылаясь на какой-то Закон и заповедное место. Тогда мальчик не понимал, о чем речь, теперь же для него стало ясно, о чем говорили старуха, и тот, кого невидимого ударил ногой Каракубас возле книжного магазина. Должно быть, и невидимые слуги колдуна были или гномами, или еще кем-то из…
— Как, говоришь, называются такие, как вы? — спросил Генрих.
— Древнерожденные. Но так называем себя только мы, а в Большом Мидгарде люди называют нас «сказочный народец». Можно подумать, что нас на самом деле и нет, одни глупые сказки. Но ведь мы есть? Ведь так? Бурунькис посмотрел на Генриха с таким жалостным видом, что мальчик не смог сдержать улыбку.
— Конечно, вы есть! Вот же ты передо мной стоишь, я тебя вижу, сказал Генрих. — Но ты прав, никто о вас даже не подозревает. Даже я сам до недавнего времени не верил ни в ведьм, ни в колдунов, ни в таких вы… древнерожденных.
— А то!
— Скажи ему, пискнул из глубины комнаты Капунькис, что это и хорошо! Потому что, как только люди прознают о нас, они тут же попытаются кого-нибудь изловить и выведать тайну сокровищ. А какие у меня, к примеру, могут быть сокровища? Они мне тысячу лет не нужны. Я не гном и уж тем более не дракон. У этих, может, и есть что-то, а у меня нет. И у домового нет. И у призрака…
— Да, верно, — вздохнул Бурунькис. — От людей нам ждать хорошего не приходится. Но когда они нас не замечают, то жить рядом с ними даже интересно. Мы, духи, домовые существа культурные, любим цивли… цливли… цильвилиза…
— Цивилизацию? — подсказал Генрих. Ему все больше и больше нравилась эта сказочная парочка, гордо именующая себя «древнерожденные». Единственное, что смущало Генриха, это подозрение, что у него всего лишь галлюцинация и на самом деле никаких глюмов нет. Трудно вообразить, что в природе существуют малыши, похожие на говорящих обезьянок, но рассуждающие как настоящие люди… или, по крайней мере, как дети.
— Угадал! — согласился Бурунькис. — Ее. Нам не очень-то нравится шастать по лесам или в холодных пещерах ютиться, как гномы.
— Да! — опять подал голос Капунькис. — Ты тоже хорош, только нас увидел — так в окно сразу и вышвыривать!
— А зачем вы комод разбили? — усмехнулся Генрих. — Что я утром родителям скажу? Еще хорошо, что вы их таким грохотом не разбудили… Уж представляю, какой мама учинила б скандал!
— Но ведь мы глюмы. Мы без этого не можем. А тем более велика потеря — комод! Можно подумать, он — самая цепная вещь в доме, — Бурунькис презрительно повел плечами. — Да и потом, домовые все равно починят…
В прихожей что-то зашуршало.
— Бурунькис, а ну-ка, глянь, хорошо мне в этом? — Капунькис вошел в комнату, и Генрих оглушительно рассмеялся. Да и как было удержаться, увидев мохнатого кроху в пальто и шляпе отца Генриха? Голова глюма утонула в шляпе по самый подбородок, а огромное пальто волочилось по земле, точно шлейф. Путаясь в полах пальто, Капунькис натыкался на стены, но продолжал выпытывать:
— Похож я на человека? На огромного, сильного героя?
— На огородное пугало ты похож! — давясь смехом, крикнул Бурунькис. Он разбежался и прыгнул братцу на голову. Тот повалился на пол, возмущенно запищал и, выскочив из пальто и шляпы, замахал кулаками. Сцепившись, глюмы опять покатились по полу.
— Эй! Я не совсем понял про домовых, но на всякий случай напоминаю: окно я еще не закрыл, — многозначительно сказал Генрих.
Глюмы мгновенно прекратили борьбу.
— Да, конечно, ты большой и сильный, ты можешь нас обидеть! — возмутился Капунькис. Он вытащил из заднего карманчика штанишек носовой платочек, громко высморкался и только после этого продолжил. — А настоящий герой так не поступил бы…
— Ну, если бы я был героем, то я вообще с такой мелюзгой, как вы, не стал бы разговаривать, — весело сказал Генрих На чем герою какие-то драчуны? Почему вы все время деретесь? Вы ведь братья…
— Потому что я умный! — объяснил Бурунькис с таким видом, будто удивлялся тому, как мог родиться такой глупый вопрос.
— А я сильный и свирепый! — уверенно сказал Капунькис. Он спрятал платочек в карманчик и, глянув па братца, принялся корчить забавные рожицы. Он морщил лоб, выпячивал губы и даже пытался покрутить носом. Это, по его мнению, должно было выражать крайнюю степень свирепости. Генрих, чтоб не рассмеяться, зажал себе ладонью рот.
— Что это ты мне глазки строишь? — равнодушным тоном сказал Бурунькис Капунькису и, повернув лицо к Генриху, подвел итог объяснению:
— А так как я умней, то должен всегда нападать неожиданно и первым! Иначе, если нападет первым он, мне влетит.
— Какая странная логика, удивился Генрих. — А что, если он и вовсе не собирается на тебя нападать?
— А кто его спрашивает? — удивился Бурунькис. — Если будешь нападать всегда первым — тогда обязательно победишь!
— Что-то я не видел, чтоб кто-то из вас побеждал, — улыбнулся Генрих.
Бурунькис почесал затылок.
— Это потому, что я всегда поддаюсь! — наконец придумал он. — Но когда-нибудь этот Капунькис у меня получит.
Генрих неожиданно наклонился и легонько хлопнул Бурунькиса ладонью по лбу.
— За что?! — опешил от неожиданности глюм.
— Ну как же, — сказал Генрих. — А вдруг ты первый захочешь на меня напасть?
— Но я не собирался! — обиделся Бурунькис.
— А кто тебя спрашивает?
Малыш глюм насупился и обиженно развернулся к Генриху спиной.
— Ты его еще разок тресни, только хорошенько, со всей силы, радостный, посоветовал Капунькис. — Пусть знает!
— Нет, не хочу я больше никого трескать. Ты, Бурунькис, извини, но я просто хотел показать тебе, что не всегда следует придерживаться принципа — бей первым, — примирительно сказал Генрих. — Расскажите-ка лучше, почему так произошло, что обычные люди не могут вас видеть. Тем более вы говорите, что они живут рядом с вами много лет.
— Ты слышишь — не один год?! — захихикал Капунькис, подмигивая братцу. — Да мы, если хочешь знать, появились на Земле самые первые. Людей еще и в помине не было!
— Нет, это великаны появились тогда, а мы чуть позже, поправил Бурунькис. — В песне ясно говорится:
