Придется навестить ее вечером, ничего не поделаешь. Со всеми
проистекающими отсюда последствиями. На душе чуточку мерзко от предстоящего –
унизительно и противно чувствовать себя одним из череды, уж он-то успел за эти
дни изучить Катенькины нравы, но ничего не попишешь, есть секреты, к которым
можно подобраться только через нее… Секреты Кудеяра нужно знать во всех
тонкостях, поскольку они отнюдь не в равном положении: Сабинин перед ним, как
на ладони, следовательно, нужно добиться паритета, как выражаются дипломаты…
Бросив письмо в ящик, он свернул налево и быстрым шагом
достиг кафе пана Ксаверия, где по летнему времени с дюжину столиков вынесли на
мостовую, под полосатую бело-желтую маркизу. Кудеяр уже ждал его, попивая кофе
с ромом по-польски.
– То же самое, – кратко распорядился Сабинин,
кивнув расторопному официанту. Пригубил из своей чашки, дождался, когда
официант удалится, понизил голос: – Что-нибудь случилось?
– Да как вам сказать… – неопределенно ответил
Кудеяр, вовсе не выглядевший встревоженным. – Что там у вас вышло с
Петрусем? Он мне попался по дороге, прямо-таки кипит, в ваш адрес выражается
вовсе уж нецензурно…
– Катенька, – пожал плечами Сабинин.
– Примерно так я и подумал… Николай, постарайтесь не
создавать излишних… коллизий. У нас все-таки серьезное… заведение, а не
петербургская «Вилла Родэ».
– Специально я ни с кем не ссорюсь, – насупился
Сабинин. – Не моя вина, если иные юные хамы глядят на меня волками.
– Эти юные хамы – опытные подпольщики, которым многое в
жизни пришлось перенести, – твердо сказал Кудеяр. – Учитывайте это и
впредь постарайтесь ни с кем здесь не ссориться, вы же старше любого из них,
можете найти линию поведения…
– Слушаюсь, – мрачно сказал Сабинин.
– Николай… – с мягкой укоризной произнес
Кудеяр. – Я вам не батальонный командир, а вы – не унтер… Я всего
лишь хочу остаться вашим доверенным наставником, и только… Как-никак я за
многое здесь отвечаю.
– Я понимаю, – кивнул Сабинин. – И коли уж вы
все же выступаете в роли батальонного командира… в хорошем смысле, я имею в
виду, вам следовало бы обратить пристальное внимание отнюдь не на меня. На ту
же мадемуазель Катеньку. Разумеется, она, если пользоваться вашей
терминологией, многократно проверенный на деле боевой товарищ, и все же…
Найдите способ как-нибудь ей мягко намекнуть…
– А в чем дело?
– Это, конечно, не входит в мои обязанности, – не
без злорадства сказал Сабинин, – но я все же позволю себе заметить: читать
здешним дворникам лекции о классовой борьбе – не самое разумное, по-моему…
– Катя?
– А кто же еще? Мне поведал Обердорф, как она пыталась
обучить его азам марксизма…
– В самом деле? – легонько нахмурился
Кудеяр. – Что поделать, наша Екатерина Алексеевна – своеобразный
человечек…
– Давайте уж разовьем эту мысль, – решительно
сказал Сабинин. – Я не врач, но у меня уже сложилось впечатление, что
девица, боюсь, несколько скорбна головушкой… Я – неопытный подпольщик, в
каком-то смысле дебютант, но некоторые ее выходки, простите, настораживают и
далекого от медицины человека. Она ведь и здесь не расстается с оружием, давеча
признавалась мне, что ее порой так и тянет выстрелить в полицейского на
перекрестке, поскольку он ей ужасно напоминает какого-то российского жандарма,
крайне, надо полагать, досадившего…
– Да? – серьезно спросил Кудеяр. – С
Катенькой, конечно, не все обстоит благополучно, и без ваших откровений
замечалось нечто тревожащее… но я постараюсь что-нибудь придумать. Не судите ее
слишком строго, бедной девочке многое пришлось вынести… В общем, не забивайте
себе этим голову. У меня к вам серьезный разговор, скорее даже просьба… можете
с полным на то основанием считать это моей личной просьбой… Но все – в
интересах дела.
К своему удивлению, Сабинин подметил, что Кудеяр то ли чуть
растерян сейчас, то ли смущен – состояние для лихого бомбиста
несвойственное, если судить по прежним наблюдениям.
– Да, вот такая коллизия… – протянул его
собеседник. – Моя личная просьба, но – насквозь в интересах дела…
– Случается, – сказал Сабинин. – Дело
житейское, как выражается наш бравый Обердорф. А как поляки выражаются, валите
уж с горы… Вы меня интригуете, право, лицо у вас загадочное донельзя…
Допив одним глотком содержимое своей чашки, Кудеяр
решительно спросил:
– Николай, по-моему, у вас нет причин на меня
жаловаться? Я с вами был предельно честен, выполнял все обязательства и с
вниманием относился к вашим просьбам…
– Согласен, – сказал Сабинин. – К чему это
вступление? Уж не решили ли наконец попросить на нужды грядущей революции мои
скромные сбережения, прихваченные с той стороны?
Кудеяр оторопело уставился на него. Потом звонко рассмеялся
– искренне, весело, запрокидывая голову.
– Ах, вот что у вас за тревоги… Интересный ход мыслей.
– Для кого как, – сказал Сабинин. – Я ведь
говорил уже: эти деньги – единственное, что у меня осталось…
– Что же, и наше дружеское расположение не в счет?
– Нет, ну разумеется… Я понимаю, что стал в какой-то
мере своим…
– Ну что вы, при чем тут «в какой-то мере»? –
серьезно сказал Кудеяр. – Вы, по-моему, уже, имели случай понять, что люди
для нас делятся лишь на три категории: свои, враги и все остальные…
Успокойтесь, ваши деньги меня не интересуют. Еще не бедствуем, право… Мне
показалось, что вы без особого энтузиазма относитесь к занятиям в «бомбических
классах», – вдруг резко переменил он тему. – Я прав?
– Правы, не буду скрывать, – кивнул
Сабинин. – Много полезного узнал, хоть сейчас способен самостоятельно
изготовить неплохую бомбу и грамотно ее использовать, но все равно… По-моему,
это не моя стезя, если уж вы хотите полной откровенности.
– Я ее только приветствую, – сказал Кудеяр. –
Что поделать, к этому занятию тоже необходимо своего рода призвание.
– Ну, вы же не спрашиваете согласия. Насколько мне
удалось понять из вольных разговоров меж моими… соучениками, иные тоже не
пылают особым энтузиазмом.
– Интересно, кто?
– Я вам не доносчик.
– Ну, Николай, при чем тут это… – Кудеяр смотрел
серьезно. – Видите ли… Я могу себе позволить быть с вами полностью
откровенным. Подавляющее большинство ваших соучеников ни к чему другому и не
способны. Это, так сказать, потолок их достижений. Можете видеть в моих словах
проявление чрезмерного цинизма, но положение мое в чем-то напоминает положение
воинского командира. Вы, когда были командиром роты, имели возможность тех из ваших
солдат, кто не имеет особого призвания к кавалерийскому строю, перевести,
скажем, в саперы? Нет, конечно? Вот видите… Я нахожусь в схожем положении. Но
разговор не о них – о вас. У вас, сдается мне, есть все задатки, чтобы
подняться над рядовыми. И я хочу поручить вам очень серьезное и ответственное
дело. Сегодня краковским поездом прибывает некая дама. Ее настоящее имя вам нет
необходимости знать, но что касается остального… Состоит она в партии
социалистов-революционеров, в боевой организации партии. И занимает там
довольно высокое положение. В настоящий момент она выступает доверенным лицом
Бориса Викентьевича Суменкова. Слышали о таком?
