– Еще бы. Личность в России известная даже для тех, кто
не имеет отношения к подполью. Король террора…
– Да, обожает Борис Викентьевич, между нами говоря,
подобные помпезные эпитеты, – усмехнулся Кудеяр. – Явственный позер,
если совсем откровенно. Не отрицая за ним некоторых крупных успехов, все же
замечу по секрету, что эсеры сейчас переживают не самый благоприятный для себя
период. Их позиции в России изрядно подорваны последними арестами, ряды
поредели, словом, организация сейчас не столь могущественна и держится главным
образом за счет памяти о былых свершениях… Трудные для них времена настали,
поверьте. Разумеется, товарищ Суменков никогда не признает вслух такое
положение дел… Что не имеет никакого значения. Мы-то знаем истинную ситуацию…
– Вы это не без удовольствия говорите…
– Ошибаетесь, – энергично запротестовал
Кудеяр. – Мы все, несмотря на партийные разногласия, объединены общей
целью, свержением монархии, победой демократической республики…
– Давайте без недомолвок, – сказал Сабинин. –
Мне не два года по третьему, и я достаточно долго вращаюсь среди вас…
Сознайтесь, имеет место и некоторое соперничество, ревность и даже трения…
С принужденной усмешкой Кудеяр в конце концов кивнул:
– Хорошо, что греха таить… Вы правильно понимаете.
Впрочем, я полагаюсь на гибкость вашего ума, вы – личность незаурядная… К
сожалению, все мы обыкновенные люди с присущими человеку слабостями, это
находит отражение и во взаимодействии партий… Так вот, я хочу вам поручить
ответственное дело. Она захочет с вами встретиться, эсеров вы уже
заинтересовали. Что вы так на меня уставились? Революционное подполье кое в чем
похоже на обычную деревню, где любая, даже мелкая новость обсуждается долго,
подробно, во всех избах… После удачного покушения на некоего жандарма вы
приобрели в определенных кругах некоторую известность, о товарище Николае
говорят, он на хорошем счету… Зная эсеров, зная тяжелую ситуацию, в которой они
сейчас находятся, нельзя исключать, что сия дама попытается, грубо говоря,
переманить вас к ним. Я пока что, как ни ломал голову, так и не нашел другого
объяснения ее внезапному визиту. И поэтому хотел бы…
– Господи, я все понял, – сказал Сабинин, когда
молчание стало затягиваться вовсе уж неприлично и тягостно. – Вы хотите,
чтобы я выступил при ней в роли шпиона, а? Вашего шпиона…
– Ну, к чему такие словеса? Мне бы хотелось, скажем,
чтобы вы вовремя ставили меня в известность о ее намерениях и помыслах, только
и всего. Все это не из пошлого обывательского любопытства будет делаться, а в
интересах партии. Вы ведь не отделяете себя от партии? Элементарное
человеческое благородство накладывает на вас обязательства перед нами…
– Не спорю, – сказал Сабинин. – Я и не
намерен пока что с вами расставаться, рвать отношения. У меня есть, знаете ли,
некоторое представление о чести. До сих пор вы со мной были честны, я вам
обязан в первую очередь тем, что вы мне помогли вырваться из России… – Он
тряхнул головой. – Согласен. Можете мною располагать. Во всем этом есть
именно та доля авантюризма, которая мне никогда не давала жить спокойно… Но вы
уверены, что моя скромная персона…
– Уверен. Она слишком настойчиво и последовательно
интересовалась вами. Повторяю, у меня нет других объяснений ее неожиданному
визиту. Здешние эсеровские дела мне хорошо известны, и я, как ни ломал голову,
не доискался, что заставляет сюда ехать доверенное лицо Суменкова… Вы встретите
ее на вокзале, – сказал он уверенно, как о деле решенном. – Отвезете
в отель. Ни в коем случае не уклоняйтесь от общения, разговора, откровенности.
Наоборот. От занятий в мастерской я вас освобождаю полностью.
– Но есть еще и мои дела…
– Постарайтесь управиться с ними побыстрее. Все внимание
– нашей гостье. Только учтите: она дьявольски умна и хитра. Постарайтесь в
первую голову видеть в ней не женщину, а опытного подпольщика. Роль недалекой
пустышки ей удается великолепно…
– Вы меня заинтриговали, – сказал Сабинин. –
Если она еще и красива к тому же…
На лице Кудеяра что-то мелькнуло. Он быстрым движением
достал из внутреннего кармана пиджака фотографическую карточку и подал
Сабинину. Всмотревшись, тот поднял брови.
Темноволосая и темноглазая женщина на снимке казалась совсем
юной, мимолетная улыбка на ее губах отнюдь не придавала незнакомке
демонического вида femme fatale.
[16]
– Ну что же, – сказал Сабинин, положив снимок на
твердом паспарту рядом со своей чашкой. – Как выразился бы Гоголь, перед
ним лежала совершеннейшая красавица… Дмитрий Петрович, можно вам задать вопрос…
не из скромных?
– Я сразу и отвечу, – усмехнулся Кудеяр чуточку
принужденно. – Вы правильно догадались. Когда-то нас и впрямь связывали…
некие отношения. Все кончилось достаточно давно, чтобы я сейчас не испытывал
каких бы то ни было… эмоций. Фотография, кстати, сделана четыре года назад,
незадолго до окончательного… разрыва. Поверьте, друг мой, в моих поступках и
словах нет ничего от оскорбленного мужского самолюбия… либо чего-то похожего.
Просто я слишком хорошо ее знаю. Потому и призываю вас к максимальной
осторожности. Не поддавайтесь и не теряйте головы. Она умеет… завоевывать.
Товарищ Надя, она же Ведьма, Панночка, в настоящий момент – Амазонка… Насколько
мне известно, Суменков – единственный, кто, если можно так выразиться,
равнодушен к ее чарам. Чересчур уж они оба похожи, чтобы один из них поддался
влиянию другого. Впрочем, эти аспекты вам вряд ли интересны… Позвольте?
Он взял фотографию и насколько мог небрежнее сунул обратно в
карман. «А ведь она тебя, сокол мой, когда-то крепенько, чует мое сердце, подсекла, –
подумал внимательно наблюдавший за ним Сабинин. – И голосом виляешь, и
лицом поплыл… Вряд ли дело тут в жарких чувствах, наверняка чувств никаких
давно уже и нет. Тут другое. Она сильнее тебя, эта валькирия, красавица с
загадочной улыбкой, когда-то ты это понял, признал в глубине души – и до сих
пор с этой истиной не примирился, это ж видно. Сколько браунингов по карманам
ни распихай, сколько эксов и акций ни поставь, а красавица эта сильнее тебя, и
точка…»
– Спасибо, что предупредили, – сказал он
серьезно. – Постараюсь не оплошать. Главное, вырвусь наконец из этого
вашего провонявшего «шимозой» подвала…
– Николай, только без легкомыслия… Это крайне серьезно.
– Могу вас заверить, что я настроен серьезно, –
сказал Сабинин. – К тому же мне не нравится, когда меня без моего ведома
включают в какие-то свои, далеко идущие расчеты. Вы – другое дело, с вами с
самого начала наладилось взаимовыгодное сотрудничество… но к чему мне какие-то
эсеры при всей их славе королей террора? Так что не надо во мне сомневаться…
Дмитрий Петрович, а как вы смотрите, если я закажу официанту рома без кофе?
Сочтя молчание Кудеяра согласием, он подал знак проворному
официанту – ром здесь и в самом деле был хорош, грех портить его аравийским
напитком. Официант возник над плечом, словно тень отца Гамлета. Выслушав заказ
и склонив безукоризненный пробор, со всей возможной гжечностью
[17]
поинтересовался:
