– Князь? – послышался в трубке незнакомый мужской
голос. – Я вам телефонирую по поручению Макса.
Максом в таких вот случаях именовался господин Глоац.
– Да, что у вас? – негромко спросил Сабинин.
– Интересующая вас особа только что получила телеграмму
из Будапешта.
– Вам удалось с ней ознакомиться?
– Обижаете, князь, – хихикнул собеседник. –
Вы имеете дело с солидной фирмой… Содержание таково: «Я в Будапеште, еду
миланским экспрессом, буду завтра. Джузеппе». От себя добавлю – миланский
экспресс, по нашим сведениям, прибывает завтра в половине пятого пополудни. Это
все пока, наблюдение неусыпно продолжается, как и просили…
Засим трубку повесили. Недоумевающе пожав плечами – нужно
быть ясновидящим, чтобы с ходу строить вокруг этого какие-то догадки и
версии, – Сабинин опустил трубку на рычаг, вышел из комнаты и, дружески
кивнув пану Винцентию, направился к воротам.
– Герр Трайкофф!
«Только тебя мне сейчас не хватало, – подумал Сабинин,
нетерпеливо остановившись рядом с Обердорфом. – Поболтать не с кем?!»
– Вы знаете, я чертовски спешу… – сказал он,
переминаясь с ноги на ногу – неподалеку от ворот уже остановился загодя нанятый
им фиакр.
– А вы на минутку задержитесь, герр Трайкофф… –
таинственно зашептал старикашка, наклоняясь к его уху. – Вам же на пользу.
Понимаете, какое дело… Часика два назад заявился какой-то типчик. Сунул мне
крону, всего-то, и начал про вас все выспрашивать: откуда письма получаете,
когда уходите, когда возвращаетесь, ходит ли к вам кто сюда… Будь это сыщик из
полиции, я бы вам, понятное дело, говорить не стал, уж простите: я как-никак
добрый подданный его величества, а вы, извините на глупом слове, все-таки
иностранец с революционными замашками, так что в этаком случае доброму
подданному полагается всецело содействовать… Вот только этот молодчик не то что
не полицейский, а пожалуй что, и вовсе иностранец. По выговору видно. Даже и не
прикину, кто может этаким вот образом немецкий коверкать. Вроде бы не русский,
так мне сдается…
– И что вы ему сказали?
Старик хитро подмигнул:
– Ну, раз такое дело… Сказал, что ничего не видел,
ничего не знаю и вообще за жильцами не шпионю, не мое это дело. Я так рассудил,
что мы с вами находимся в долгих, если можно так выразиться, финансовых
отношениях, а этот тип, неведомо откуда взявшийся и так же быстро сгинувший,
мне, в общем, без надобности…
– Вы совершенно верно рассудили, старина, – сказал
Сабинин, положив на морщинистую старческую ладонь тяжелую монету в пять крон, с
неизменным профилем его величества. – Я и в дальнейшем полагаюсь на вашу
сметливость. Боже вас упаси нарушать долг честного подданного, но вот что
касается подозрительных иностранцев, тут вы глубоко правы… Как он выглядел?
Уже сидя в фиакре, он еще раз тщательно все обдумал. Судя по
описанию Обердорфа, загадочный иностранец больше всего напоминал того
белобрысого субъекта, что следил за Амазонкой на вокзале… стоп, а почему именно
«следил»? Пока не внесена полная ясность, человек, идущий по пятам за другим
человеком, в равной мере может оказаться как шпионом, так и тайной охраной,
следует учитывать обе этих вероятности. Вообще, концентрация иностранцев на
одну квадратную версту начинает интриговать: сначала белобрысый, чью
национальность не смог с ходу определить видавший виды Обердорф, теперь еще и
некий Джузеппе из Милана…
Когда он шагал по коридору отеля «Савой», сердце, что
скрывать, колотилось чаще обычного. Шевельнулось даже совершенно мальчишеское
желание повернуть назад, и он, внутренне посмеиваясь над собой, покрутил
головой: хорош же черный гусар…
– Войдите! – ответил на его стук знакомый голос.
Он остановился на пороге.
– Боже ты мой, – насмешливо сказала
Надежда. – Ухватки из арсенала провинциального трагика: застыли столбом,
изобразили на честной, открытой физиономии полное обалдение… Вы не
переигрываете, милый Николай?
– Извините, – сказал он, сделав пару шагов
вперед. – Но вы и в самом деле чертовски восхитительны.
– Браво. Великолепный переход от полного смущения к
конногвардейской вольности в комплиментах… Вы не в уланах ли служили, я
запамятовала?
– В черных гусарах, – сказал Сабинин
потерянно. – Простите…
Надежда разглядывала его с той самой наивной
естественностью, что сводила с ума сильнее опытного кокетства. Она и в самом
деле была ослепительна: в декольтированном сиреневом платье, даже на его
мужской взгляд профана, дорогом и сшитом отнюдь не в провинции, с уложенными в
безукоризненную прическу волосами, большим нежным ртом и загадочными глазами
амазонки, вздумавшей вдруг притворяться хрупкой и нереальной тургеневской
девицей. Брильянтовые капельки в ушах были определенно настоящими, как и камень
в кулоне – ничего похожего на тот страз, которым Сабинин себя украсил в
бытность болгарским князем.
– Милейший социал-демократ, вы во мне дыру пропалите,
если и дальше так будете таращиться…
– Простите, – сказал Сабинин.
– Вам не заказать ли валериановых капель? Или
героиновой настойки, которую ваш Багрецов считает панацеей от всех хворей? Не
стесняйтесь, я позвоню коридорному…
– Вы знаете Багрецова? – задал он вопрос, тут же
показавшийся ему самому донельзя глупым.
– О господи, разумеется. Живой экспонат из застекленной
музейной витрины под табличкой: «Народная воля»…
– Вы к нему несправедливы. По-моему, очень приличный и
добрый человек, полон сил и энергии…
– Уж это верно, – кивнула Надежда. –
Настолько полон, что в прошлом году энергичнейше пытался за мной ухаживать,
отнюдь не в тех смыслах, что мы связываем с учением Платона… Я не о том,
Николай. Человек он, может, и милый; но что до меня, никогда не прощу ему, что
после столь яркой юности превратился в законченного, вульгарнейшего обывателя.
– Ну, не всем же быть героями…
– Я понимаю. И все равно грустно… Присаживайтесь. Хотите
что-нибудь выпить?
– Да нет, пожалуй, – мотнул он головой,
опустившись в кресло. – Какое все-таки у вас дело ко мне?
Надежда уселась напротив, задумчиво глядя на него. Потом
сказала:
– У вас, говорят, были неприятности с полицией…
– Ерунда, – сказал Сабинин. – Все
благополучно обошлось. Просто меня угораздило оказаться неподалеку, когда наша
милая Катенька…
– Я знаю, – сказала Надежда. – Наслышана уже,
как же… Все газеты, все вечерние выпуски только об этом и кричат, правда,
подробностей никто не знает толком, однако лишь «Loewenburger Spiegel» как-то
ухитрилась довольно много разнюхать… – Сабинин надеялся сейчас, что лицо у
него совершенно непроницаемое. – Бедная барышня, разумеется, из полиции
уже отвезена прямиком в то медицинское заведение, где ей самое место, между
нами говоря. Поразительно, до чего ваши социал-демократические ряды порой
напоминают кунсткамеру. Такие экземпляры встречаются…
