– Никакого рома сегодня, любезный Ян. Принесите мне две
чашечки кофе, самых больших, какие у вас есть, и кофе должен быть чертовски
крепким…
Выпив полчашечки, закурил натощак по русскому обычаю и
задумчиво смотрел на фланирующую публику, совершенно ее не видя.
Ребус, который предстояло решить, умещался в тот самый
краткий вопрос, что уже прозвучал вслух. Зачем он ей? Особых иллюзий на
собственный счет Сабинин не питал, вряд ли он был тем самым роковым красавцем
из синематографа или с театральных подмостков, от коего женщины моментально
теряют голову и, нимало не заботясь о приличиях, рушатся в его объятия, как
срубленные березки. Самый обыкновенный мужчина, не красавец и не урод,
выражаясь простонародно – на пятачок пучок…
Тогда? Вариантов для объяснения имелось всего два. Эта
красавица-эмансипе, пренебрегающая обывательской моралью совершенно в духе
мыслителя Ницше, попросту решила пойти навстречу естественным инстинктам, проще
говоря, сделать очередным любовником первого подвернувшегося под руку
подходящего мужчину. Дело совершенно житейское, как выразился бы старина
Обердорф.
Предположение второе: он ей все-таки нужен для целей, ничего
общего не имеющих с эротическими забавами. И дамочка, отличающаяся вполне
мужским, циничным складом ума, решила с первого же дня покрепче привязать к
себе намеченную дичь. Ну кто не разнежится и не потеряет голову после
сегодняшней ночи? После всего?
Вот только она пока что ни единым словом не коснулась другой
цели. Пару раз насмешливо отозвалась об эсдеках, коих, по ее твердому
убеждению, эсеровские боевики превосходят во всем, – и только. Вполне
может сойти за нечто вроде знакомой каждому новопроизведенному офицеру
похвальбы своим полком. Именно своим, превосходящим по ратной славе и блеску
все прочие полки. И только. Даже не попыталась ни разу перекинуть мостик к
более конкретным суждениям…
Он допил вторую чашку, повертел открытку. Неизвестный Джон
Грейтон прилежно сообщал Кудеяру, что нынче покидает город Киль, – а до
этого, после Гавра, были Амстердам и Бремен. Непоседливый странник наш
неведомый Грейтон, вот только его маршрут наталкивает на некие смутные догадки,
что-то напоминает… Гавр, Амстердам… Бремен. Киль. Какая тут связь? Что-то
должно быть…
– Что нового, Николай?
Он поднял глаза. Напротив усаживался Кудеяр, как всегда
элегантный и невозмутимый, – вот только в глазах, право же,
просматривается нечто, заставляющее по ассоциации вспомнить брошенную собаку, в
точности та же самая устоявшаяся печаль. «А вдруг знает уже? – подумал
Сабинин. – Нас с ней видели утром и пан Винцентий, и Федор, не столь уж
трудно сделать некоторые умозаключения… Ну и что?»
– Ничего особенного, право, – пожал плечами
Сабинин. – Вот ваша открытка, старику лень было тащиться через весь двор в
пансионат… Надеюсь, все благополучно? Если да, рад за вас, потому что у меня-то
– полная неизвестность… – кивнул он на вскрытый конверт от тетушки
Лотты. – Я начинаю уже верить, что эта скотина морочит мне голову.
Постоянно выдумывает какие-то отговорки, он, видите ли, задерживается…
– Деньги – вещь заманчивая, – усмехнулся
Кудеяр. – Особенно в большом количестве… Что же доверились столь ненадежному
сообщнику?
– А некому было больше довериться в той
ситуации, – сердито признался Сабинин. – Послушайте, Дмитрий
Петрович… Не поможете ли при необходимости вашими возможностями? Вы, помнится,
упоминали как-то о такой вероятности. Я, со своей стороны, готов, простите за
цинизм, поделиться…
– Постараюсь что-нибудь придумать, – рассеянно
отозвался Кудеяр.
– Я был бы готов выплатить тридцать процентов… В конце
концов человек, ведущий себя так, как мой компаньон, и вовсе не заслуживает
права на долю…
– Да, конечно, что-нибудь придумаем, – столь же
отрешенно кивнул Кудеяр.
Вот странно, лихой боевик отнюдь не воодушевлен приятной
перспективой получить на нужды революции тысяч сто, не менее… Неужели он в
столь явной прострации из-за того, что имело место быть в пансионате этой
ночью? Бог ты мой, во что нас превращают женщины…
– Вы были правы, Дмитрий Петрович, – сказал
Сабинин, видя, что с наводящими вопросами его собеседник не спешит. – Эта
эсеровская красавица чуть ли не открыто предлагает мне к ним присоединиться.
Эсдеки, на ее взгляд, и в подметки не годятся их славной боевой организации.
– И в чем это выражается?
– О, она мне подробно объяснила… – усмехнулся
Сабинин. – Вы стреляете полковников и ротмистров, эсеры – министров и
великих князей. Вы при эксах берете значительно меньше, вы не имеете такого
влияния в массах…
– Ну, это спорный вопрос, – сказал Кудеяр,
несомненно задетый за живое.
– Не сомневаюсь, – вежливо поддакнул
Сабинин. – Я, однако, не вступал в дискуссии, решив, что самое лучшее в
такой ситуации – молча слушать.
– Влияние в массах… – поморщился Кудеяр. –
Ваши разлюбезные эсеры, как я уже говорил, в пиковом положении, это они в
последние год-два резко потеряли и влияние, и возможности…
– Успокойтесь, Дмитрий Петрович, – сказал
Сабинин. – Кто вам сказал, что я поддаюсь пропаганде? Возможно, вы
усмотрите в моих словах некоторый цинизм… но к вам я уже как-то привык, сжился,
не вижу смысла очертя голову бросаться в неизвестность, да и наслышан к тому же
о замашках Бориса Суменкова. Бонапартик, диктатор. А посему…
– Пан Николай, – послышался над головой
предупредительный басок Винцентия. – Вам телефонировали в контору, просят
к аппарату. Мужской голос…
…Невысокий господинчик в сером костюме и котелке был
настолько неприметен и небросок, что Сабинин, едва отведя взгляд в сторону, уже
забывал, как его собеседник выглядит, всерьез опасался, что не узнает при новой
встрече, вновь придется пользоваться условленными паролями. Что ж, именно
таким, если вдуматься, и должен быть частный сыщик. Все же приходится признать:
услуги господина Глоаца стоят тех денег, которые толстяк дерет…
– Я вам телефонировал сразу же, князь, – прилежно
доложил неприметный господинчик. – В соответствии с полученными от шефа
инструкциями. Как только он поднялся к вашей даме, я телефонировал из аптеки
напротив…
– Подробнее о нем.
– Он подъехал на извозчике номер триста тридцать один,
подал портье визитную карточку и попросил доложить о нем фрейлейн Гесслер…
Господин лет пятидесяти с лишним, одет респектабельно, но несколько
консервативно: черная визитка, цилиндр, в петлице розетка, напоминающая
орденскую. Если это орден, то, безусловно, не австрийский, мне такое сочетание
цветов неизвестно, майн герр. Аккуратно подстриженные усы, густые, седые, в движениях
несуетлив, производит впечатление полностью уверенного в себе. Трость с
рукоятью в виде конской головы. Глаза – светло-синие. С портье говорил
по-немецки.
– Вот если бы вы еще подсмотрели, что написано на
визитной карточке…
