– Ну что же… Я, как человек деликатный, не смею
подробно выспрашивать, насколько активно вы участвуете в… деятельности
определенного рода. Это в принципе ваша частная жизнь, до тех пор, пока она не
войдет в противоречие с Уголовным уложением Австрийской империи. Я вас умоляю,
не пытайтесь напускать на себя невинность и хлопать глазами с видом
деревенского простачка, впервые в жизни узревшего танцовщиц в кафешантане… Вся
округа знает, что за гости обитают в пансионате «У принцессы Елизаветы». Даже
иные уличные мальчишки, пожалуй что, осведомлены… И вы мне предлагаете
поверить, что туда может попасть случайный человек? Что для постороннего
отыщется свободный номер? Нет, серьезно?
Сабинин угрюмо молчал, пытаясь угадать, что в этой ситуации
предпринять, – то ли откланяться и убраться восвояси, то ли устроить
скандал, поминая сплоченность европейских социал-демократов, о которой в
прошлый раз говорил сам комиссар? Или все же отмалчиваться?
– По-моему, я в бытность свою здесь не нарушил законов
империи, – сказал он, взвешивая каждое слово.
– О, безусловно! – воскликнул комиссар. – Я
вас и не обвиняю ни в чем подобном. С нарушителями законов империи мы беседуем
в комиссариате, куда их доставляют под полицейским конвоем, а с вами мы
беззаботно сидим за столиком в кафе, и я вас угощаю на собственные деньги… Речь
о другом, господин Трайков. Я превосходно понимаю, что не в состоянии пресечь
деятельность… заведений, подобных вашему пансионату. Во-первых, я для этого слишком
мелкая сошка, во-вторых, вы стараетесь не нарушать законов империи, в-третьих
же… ну, мы уже касались этого вопроса при прошлой нашей беседе. Вздумай грубый
полицейский бурбон ущемлять права политических эмигрантов, невинных и нежных,
помянутому полицейскому просто-таки гарантирована выволочка от начальства,
каковое, в свою очередь, вынуждено считаться с возможными запросами в
парламенте и шумом на страницах местной социал-демократической прессы…
– Сочувствую, – кивнул Сабинин.
– Благодарю, – в тон ему ответил Мюллер. –
Так вот, хотя я и не в состоянии предпринять какие-либо меры…
– Послушайте, а зачем, собственно, вам что-то
предпринимать? – спросил Сабинин серьезно. – Вы сами говорите, что
никто из нас не нарушает ваших законов…
– Я не одобряю той деятельности, которой вы здесь
заняты, – отрезал комиссар. – Зараза имеет свойство распространяться…
Любая революционная деятельность, на мой взгляд, крайне пагубна. И некоторые
наши деятели, поддерживая вас ради мелких политических выгод, на деле рискуют гораздо
больше, чем в состоянии осознать…
– Интересно, – вкрадчиво спросил Сабинин, – а
вы в состоянии повлиять на этих… деятелей или хотя бы заставить их к себе
прислушаться?
Судя по печальному виду комиссара, насупившегося и
поджавшего губы, Сабинин грациозно и мастерски наступил на любимую мозоль…
– Это не имеет отношения к нашей беседе, – отрезал
Мюллер. – Я, с вашего позволения, закончу свою мысль. Действовать я не в
силах. Но знать обязан. Я должен знать, что происходит за стенами таких вот
уютных, чистеньких пансионатов. В этом я вижу свою обязанность. Вам развивать
эту мысль далее или вы и так меня понимаете?
– Бог ты мой, – сказал Сабинин. – Уж не
собираетесь ли вы мне предложить…
– Вы прекрасно поняли мою мысль, – с вежливой
улыбкой опытного дипломата кивнул молодой полицейский.
– Что же, прикажете выступать в роли полицейского
шпика?
– Информатора, – мягко поправил Мюллер. –
Шпики – это у вас, в России, хотя лично я не согласен со столь уничижительным
термином, естественно полагать, что полиция любого государства, где имеются
внутренние… проблемы, прибегает к услугам негласных сотрудников. И все же,
господин Трайков, ситуация в корне противоречит той, к которой вы привыкли в
России. Там, согласен, ваша деятельность в качестве негласного помощника полиции
обязательно привела бы к арестам, судебным процессам, а то и смертным
приговорам. Между тем здесь, повторяю и подчеркиваю, речь идет лишь о поставке
информации и не более того. Ваша откровенность не повлечет для ваших друзей
ровным счетом никаких… последствий. Или я неправ?
– Отчего же, правы, – сказал Сабинин. – Вот
только мои друзья, боюсь, не станут вникать в эти тонкости. И всадят мне пулю в
лоб, не особенно разбираясь. Им будет совершенно все равно, сотрудничал я с
русской полицией или с вами…
– Но ведь этого можно избежать при соблюдении весьма
простого условия. Вам всего лишь следует никогда никому не проговориться. И
только.
– Все равно, – упрямо сказал Сабинин. –
Бывают всевозможные случайности.
– Я так и не понял, вы в принципе отрицаете всякое
сотрудничество со мной или вас пугает только лишь возможность провала?
– Ничего себе, «только лишь»! – покрутил головой
Сабинин. – Для меня это не «только лишь», для меня это – неизбежная смерть
при неудачном обороте дела…
– Я должен понимать так, что вы отказываетесь?
– Вот именно.
– Это ваше последнее слово?
– Будьте уверены.
– Ну что же… – протянул Мюллер вовсе не
зло. – Придется вести беседу в ином ключе… Насколько я понимаю, наши
скромные полицейские ассигновки вас вряд ли привлекут – вы, по моим наблюдениям,
особой нужды в деньгах и так не испытываете. Одеты с иголочки, посещаете
дорогие рестораны, букеты дамам дарите не какие-то дешевенькие, а от Кутлера…
Поневоле приходится идти в другом направлении… Вы не скучаете по России?
– Не особенно.
– Прижились здесь, а?
– Не скрою, мне здесь нравится.
– Тем более печально будет возвращаться на родину…
– Это с какой же стати? – насторожился Сабинин.
– Вышлем вас, и все, – безразличным тоном сообщил
Мюллер. – Причем не в Болгарское княжество, а именно в Российскую империю.
Поскольку у меня есть нешуточные основания усматривать в вас именно российского
подданного.
– Я – подданный Болгарского княжества.
– Да бросьте, – невозмутимо сказал
комиссар. – У вас, признаю, безупречный паспорт, вовсе даже не поддельный,
но с ним не все гладко… Вы знаете, я вот уже неделю как интересуюсь вашей
скромной персоной. Посылал запросы, депеши… И наша, и болгарская
бюрократические машины работают с ленцой, но мои запросы были не столь уж
сложными…
– Не тяните кота за хвост.
– Извольте. На наш запрос болгарская полиция ответила,
что выехавший три года назад в Австро-Венгрию Константин Трайков действительно
существует и является вполне благонадежным… вот только одна маленькая
неувязочка присутствует: заграничный паспорт под таким номером был выдан
Константину Трайкову, коему от роду, надо вам знать, сорок восемь лет.
По-моему, вы неплохо сохранились, а? Я бы вам и тридцати не дал…
– Послушайте, но возможны… ошибки, – сказал
Сабинин. – Точнее, однофамильцы. Это какой-нибудь другой Константин
Трайков…
