– Вот так – пойдет?
– Пожалуй, – сказала Надя, бегло просмотрев
написанное им. – У вас есть несомненный литературный слог… – Она
сложила письмо вчетверо и сунула в сумочку. – А теперь мы, с вашего
позволения, откланяемся… И не вздумайте нас обмануть, душевно вас прошу…
Она вышла первой, следом направился белобрысый. Сабинин
напрягся, положив руку на браунинг, но Платон вовсе не собирался предпринимать
ничего жуткого, он попросту шагнул к Мирскому, спрятав оружие, громадной
ручищей взял его за глотку и протянул с ленцой:
– Если обманешь, сучий прах, я из тебя самолично
потроха вытяну – по вершку, неторопливо… Понял, воровская твоя морда? Чтобы до
послезавтра о тебе – ни слуху ни духу!
И вышел, насвистывая. Прошла добрая минута, прежде чем
Сабинин решился покинуть свое убежище. Завидев его, Мирский печально улыбнулся:
– Бог ты мой, ну и девица… Как вы только с ней живете?
– Воспитанные люди на такие вопросы не отвечают, –
хмуро сказал Сабинин. – У вас есть водка, Мирский? Вообще что-то спиртное?
– Вон там, в буфете. Что вы намерены делать?
– А что тут можно сделать? – пожал плечами
Сабинин. – Буду сидеть и ждать, когда меня начнут резать, вот и все…
Глава 7
В двух шагах от императора
Ночь выдалась одной из самых беспокойных в его жизни – он
попросту боялся уснуть, опасаясь не без оснований, что планы господ эсеров в
той части, что именно его касается, будут претворены в жизнь как раз под
покровом столь любимого готическими романистами ночного мрака. Сам он на их
месте ради вящей надежности проделал бы все утром, в самый последний
момент, – но нельзя же ждать, чтобы их мысли настолько совпадали…
Оставалась еще зыбкая вероятность, что они всего лишь хотят
поставить его перед фактом, устроить нечто вроде испытания, прочно привязав к
себе пролитой кровью, но трезвый рассудок подсказывал: им в данном случае
гораздо выгоднее оставленный полиции зримый и вещественный ложный след, нежели
еще один новобранец, какой бы находкой для дела он ни выглядел.
Поэтому спал он плохо – при малейшем звуке, движении, то ли
истинном, то ли почудившемся расстроенному воображению, открывал глаза,
оглядывался, готовый выхватить лежавший под подушкой браунинг. Хорошо еще, что
Надя не видела ничего необычного именно в таком местоположении оружия ночью,
она и сама держала свой пистолет под подушкой…
Обошлось. Пришел рассвет, наступило утро, а он все еще
оставался жив и невредим. Он был один в постели, браунинг мирно покоился под
подушкой, и никто даже не пытался ночью вытащить обойму. Ну что же, умираем
только раз, а пока живы – надо бороться…
Потом вошла Надя, полностью одетая, свежая и улыбчивая. Не
отдергивая штор, сказала:
– Крепенько дрыхнуть изволите, ваше степенство,
господин аргентинский авантюрист… Девятый час, пани Янина уже завтрак готовит,
а вы валяетесь законченным сибаритом…
– Подошли бы вы поближе, мадемуазель, а еще лучше –
прилегли рядом…
– Увы, – сказала Надя с сожалением. –
Начались женские сложности… понимаешь?
– Я ж был женат. Жаль…
Оглянувшись, Надя поплотнее прикрыла дверь спальни и подошла
к нему:
– Не унывай. Легкомысленные французы, люди с фантазией,
для таких случаев кое-что придумали…
И, беззаботно улыбаясь, опустилась на колени у постели.
Сознание Сабинина раздвоилось самым причудливым образом,
достойным нескольких строчек в трудах знаменитого Ломброзо: одна его часть
блаженно успокоилась в приливе незнакомого прежде наслаждения, другая,
рассудочная, по-звериному чуткая, лихорадочно искала ответа на
один-единственный вопрос.
Если все произойдет так, как он предвидит, каким именно
образом его попытаются привести в состояние то ли хладного трупа, то ли в облик
бесчувственного бревна?
Пуля? Удар по голове? Первое легко получить даже от хрупкой
женщины, да и второго от нее же можно ожидать. И женщина может огреть по
затылку чем-нибудь вроде стоявшей на столике хрустальной вазы или тяжелой
бронзовой статуэтки Орлеанской Девственницы, украшающей dressoir.
И все же… Выстрел могут услышать, а бить по голове бронзовой
Жанной д’Арк слишком рискованно – ну как не удастся оглушить с первого удара?
Как он сам поступил бы на их месте?
Да попросту постарался бы подмешать какую-нибудь гадость в
еду или питье. В любой аптеке даже без врачебного рецепта можно купить немало
снадобий, в натуральном своем виде или при увеличенной дозе способных надежно
привести в полную бесчувственность, и надолго. Говорят даже, что безобидную
героиновую настойку, которой эскулапы лечат от множества легких хворей,
наркотические маньяки приспособились использовать вместо морфия – что-то там
выпаривают, кажется… А уж опийных растворов у всякого провизора можно
приобрести хоть бочку…
– Бог ты мой, – прошептал он расслабленно, когда
все кончилось. – Ты где этому научилась, в Париже?
С невинным взором, утирая нежный рот кружевным платочком,
Надя ответила:
– Нет нужды ехать в Африку, чтобы попробовать ананас…
Одевайся, пора к завтраку.
И выплыла из спальни, грациозная, невозмутимая лесная нимфа.
Глядя ей вслед, Сабинин прямо-таки застонал от злой тоски: он страстно хотел
ошибиться, верить, что зря нагромоздил в уме все эти ужасы, – и в то же
время доверял своему трезвому рассудку, подвергшему аналитике не пустые
фантазии, а точные факты…
Оделся он как раз вовремя, чтобы открыть дверь на звонок.
Ожидал бог весть кого, а это оказался краснорожий старший дворник. Он с
надлежащим почтением предупредия господина квартиросъемщика, что в самом
ближайшем времени по улице князя Меттерниха изволит проследовать в
сопровождении наследника престола и свиты государь император Франц-Иосиф
Первый, король Венгрии и верховный главнокомандующий, владыка Цислайтании и Транслайтании.
[41]
В связи с чем власти посредством императорско-королевской
полиции, а та, в свою очередь, посредством управляющих и старших дворников
доводит до сведения благонамеренного населения, что таковое обязано строго
соблюдать должные предписания, как-то: не открывать окон во время проезда кортежа,
не выходить на балконы, не вылазить на крыши, а также не выскакивать за линию
полицейских даже с самыми что ни на есть верноподданническими целями вроде
вручения прошения или цветов.
Сабинин заверил, что он свято намерен эти предписания
соблюдать, и отпустил краснорожего восвояси. Подойдя к высокому окну гостиной,
посмотрел вниз. Вообще-то, пан Колодзей не врал – отсюда и в самом деде
открывался великолепный обзор. На тротуарах уже собралось достаточно публики,
которую умело сдерживала пешая и конная полиция, над чьими касками гордо
вздымались султаны из петушиных перьев. Как и в России, могучие полицейские
лошади были обучены осаживать крупами толпу. Сабинин вспомнил, что именно здесь
доискался ответа на загадку: отчего в России уголовный мир именует полицию
«ментами»?
