– Не спорю, – сказал Бестужев. – Однако
короткий путь – еще не самый безопасный. Мне уже приходилось бегать от полиции
через всю Российскую империю, а потом переходить австрийскую границу, так что
некоторый опыт имеется… Дорога через Германию длиннее, но и безопаснее…
– Но ведь те, кто остался на квартире, все же были там
арестованы?
– А почему вы так решили? – агрессивно спросил
Бестужев. – Только потому, что вам об этом сказала госпожа Амазонка? Этот
белобрысый Николас был вашим человеком?
– Нет, – мотнул головой Суменков.
– А итальянец Джузеппе? А загадочная пани Янина? Что вы
молчите? Они тоже – не ваши? Вот видите! Ни я, ни вы, ни кто-либо еще не
видел их арестованными. Почему бы не предположить, что они, видя неудачу,
преспокойно ускользнули тем же путем и отправились своей дорогой? Как и наш
мсье Лобришон, он же – майор Хаддок? Да, получилось так, что из-за меня
сорвалось покушение на императора… но в чем же моя вина перед эсерами или
социал-демократами, которые не имели никакого отношения к этому акту? Ничего
удивительного, что у австрийской тайной полиции могли оказаться свои шпики в
пансионате. Бомбы, конечно, остались в квартире – их там могли бросить, а
полиция – обнаружить…
– А с какой стати полиции вообще делать обыск на улице
Меттерниха, если не было никакого взрыва и все вслед за вами оттуда
бежали? – прищурился Суменков.
Бестужев усмехнулся:
– Хорошо, вы меня поймали… Каюсь, я уходил не так уж
мирно. Этот белобрысый схватился за оружие, и я в него стрелял два раза, прежде
чем броситься в потайной ход, он тоже успел произвести выстрел. Улица кишела
полицией и, несомненно, шпиками в штатском, кто-то мог услышать… Но, повторяю,
в чем моя вина перед какими бы то ни было революционными партиями? Да, я украл
казенные суммы. Да, я беззастенчивый авантюрист, в чем не стыжусь признаться…
но нужно же мне было как-то спасаться? Я ведь не просил вас, Надюша, вовлекать
меня во всю эту историю и отводить роль «мертвого русского военного агента»… Вы
меня сами поставили в такое положение, когда все средства были хороши. – С
видом человека, поставившего все на карту, он махнул рукой. – Я в вашей
власти, господин Суменков. Конечно, если вы считаете допустимым, что ваши
доверенные лица за вашей спиной сотрудничают с иностранной секретной службой,
что по ее, а не вашему поручению ввязываются в подобные акции, – тогда,
что же, участь моя решена… Но все-таки, снова повторяю, где же здесь провокация
охранки?
Он замолчал, нервно закурил. Надя смотрела на него с таким
видом, что сомнений не оставалось: если бы судьба Бестужева зависела
исключительно от нее, он уже лежал бы подобно герою французской солдатской
песенки: «Свинец в груди, свинец в груди, настал мой смертный час…»
– И у того, о чем говорила Амазонка, и у того, о чем
поведали вы, есть общий, весьма существенный недостаток, – сказал Суменков
с непонятным выражением лица. – И ваш, и ее рассказы достаточно
убедительны. Ее рассказ влечет смертный приговор для вас, ваши оправдания… ну,
скажем, заставляют не торопиться с приговором… но ведь и в том, и в другом
случае это – слова против слов. И только.
– Вы так считаете? – усмехнулся Бестужев и полез в
левый карман пиджака. – А не угодно ли почитать собственноручные признания
некоего майора, которого я сегодня все-таки настиг, выследил и приставил дуло к
виску?!
И он хлопнул ладонью по столу, выкладывая бумаги перед
Суменковым.
Надя сделала непроизвольное движение – столь резкое и
неестественное, что Суменков, не прикасаясь к бумагам, какое-то время смотрел
исключительно на нее. Спокойно спросил:
– Что с тобой?
– Ничего, – сказала она, отчаянно пытаясь взять
себя в руки. – Ничего, правда… с чего ты взял, будто… со мной все
нормально, я просто… неужели ты ему веришь, Борис? Эта жандармская сволочь…
– Помолчи, пожалуйста, минутку, позволь, я
прочитаю… – сказал Суменков холодно.
Пока он читал, Бестужев не сводил глаз с Нади, а она,
покусывая губку, сжимая и разжимая кулачки, все это время пыталась овладеть
собой, притвориться, что не видит его усмешки, подмигивания… Жалобно позвала –
Бестужев впервые слышал в ее голосе столь беспомощные интонации.
– Борис!
– Что? – откликнулся Суменков, не отрывая взгляда
от бумаг.
– Скажи, чтобы этот шпик не корчил рожи!
– Не корчите рожи, – бесцветным тоном сказал
Суменков, читая. – Ну что вы, как дети, господа… – Он дочитал
последний лист, положил на стол, тщательно подровнял бумаги в аккуратную
стопочку. – Амазонка, на тебе лица нет…
– Да что ты такое говоришь? – Она почти
кричала. – Что ты говоришь? Вместо того, чтобы заняться этим провокатором,
этим…
– Помнишь Мирского, Надюша? – хладнокровно спросил
Бестужев. – Так вот, он приехал со мной, мы вместе решили отправиться в
Южную Америку… Господин майор Хаддок в настоящий момент лежит связанный по
рукам и ногам в снятой нами квартирке, не так уж и трудно туда добраться,
посмотреть его документы и те бумаги, что при нем нашлись, задать ему несколько
вопросов…
У нее сдали нервы окончательно, не выдержала напряжения,
сломалась…
Браунинг она выхватила из сумочки молниеносно и ловко, но
третий, тот, что стоял рядом с ней за спиной Суменкова, среагировал еще быстрее.
И ударил ее ребром ладони по запястью, сверху вниз, выбил оружие, толкнул к
стене…
Суменков развернулся к ней всем корпусом, глядя с холодной
бесстрастностью удава:
– Амазонка?
– Извини, нервы… я его хотела пристрелить…
– Странно, – сказал он спокойно. – А мне
отчего-то показалось, что ты целила то ли в меня, то ли в Петра… Можно
посмотреть твою сумочку? Этот английский провокатор имеет наглость писать, что
положил причитающееся тебе… жалованье в один из кайзербургских банков и у тебя
есть при себе банковская книжка с шифрованным счетом…
Она инстинктивно прижала сумочку обеими руками к груди.
Широкоплечий Петр резким рывком вырвал у нее сумочку, прежде чем она успела
опомниться, перебросил Суменкову. Тот небрежно высыпал содержимое на стол перед
собой, покопался в нем, извлек банковскую книжку за уголок и, не раскрывая,
печально покривил губы:
– Сколько раз я вам повторял, что в нашем деле
искренность наполовину – это всегда предательство… Господин Сабинин…
– Да?
– Вы ведь соврали насчет связанного майора?
– Конечно, – сказал Сабинин. – Такое
случается только в романах, а не на территории прилизанной, благополучной
Германии… Он наверняка уже в поезде. Что ему еще здесь делать?
– Зачем вам, собственно, понадобились эти письменные
откровения?
– Хотел получить какие-то гарантии, – сказал
Сабинин. – Английская секретная служба – организация отнюдь не
филантропическая, и руки у нее длинные. Положив эти бумаги в какой-нибудь
надежный банковский сейф, буду чувствовать себя гораздо спокойнее.
