Генрих, подначиваемый глюмом, ударил лошадь шпорами… и тут же пожалел об этом. Лошадь недовольно заржала, обиженно встряхнула головой и так быстро помчалась вперед, что только ветер засвистел в ушах Генриха. При каждом прыжке лошади Генрих подлетал вверх, а когда лошадь делала следующий прыжок, седло с силой ударяло мальчика под зад так, что у него в голове сотрясались мозги. Бурунькис, чтоб не свалиться на землю, схватил лошадь за уши и обхватил ее шею ногами.
Останови ее! — кричал он. — Она нас сейчас убьет! Мы свалимся на землю, и я никогда не узнаю, что случилось с моими маменькой и папенькой!
Если бы я знал, как остановить! Я тяну, тяну узду, а лошадь не обращает внимания! — отозвался Генрих.
Лошадь тем временем промчалась через поселение глюмов, перескочила через несколько домиков и теперь быстро спускалась с противоположной стороны холма. Глюмы выскочили из своих домиков и с радостным любопытством принялись наблюдать за скачками.
Бурунькис крепче сдавил ногами гривастую шею, отпустил лошадиные уши и плотно закрыл животному глаза ладошками. Ослепшая лошадь заржала, несколько раз крутанула головой и стала как вкопанная. Генрих и глюм дружно перелетели через ее голову и грохнулись на землю.
«Кажется, цел», — не без удивления подумал Генрих. Он со стоном повернулся на бок:
Бурунькис, ты как, живой?
Кажись, жив, — простонал малыш. Он лежал на земле, вытянувшись во весь рост, и осторожно себя ощупывал. — Похоже, все на месте, — вздохнул глюм с облегчением. — Зачем ты так погнал?
— Но ведь это ты попросил меня ехать быстрее. Глюм почесал в затылке:
Да? Я так стукнулся головой об землю, что все позабыл. Ну ладно, пойдем в деревню.
Пешком! — поспешно заявил Генрих.
Он взял лошадь под уздцы и повел ее обратно на холм. Когда они поднялись, Бурунькис уже стоял наверху и обнимал какую-то женщину-глюмиху.
Он была одета в цветастый сарафанчик, блузочку с короткими рукавами и платочек, завязанный на затылке.
— Мамочка! Дорогая мамочка Плиния! Как я рад, что вы живы! И папочка Агатунькис жив? Это замечательно! — Бурунькис вдруг заплакал. — А я-то думал, что никогда больше вас не увижу. У-у…
Генрих подошел к маме Бурунькиса и сказал:
Здравствуйте, вы мама Бурунькиса и Капунькиса? У вас замечательные дети! А меня зовут Генрих.
Генрих? Не тот ли вы знаменитый Генрих Герой? — Глюмиха от удивления открыла рот.
Некоторые и в самом деле меня так зовут, — скоромно ответил мальчик.
Хотите пива? Знаменитого глюменского пива? — заметалась Плиния. — Какая честь для нас — сам Герой посетил наше бедное захолустье.
Ас нами был еще и король! — вдруг сказал Бурунькис. — Но только он спешил, и мы отправили его вперед.
Сам король? Ему удалось спастись? — Плиния всплеснула руками.
Генрих кивнул.
Мама-глюмиха с облегчением вздохнула.
Это очень важно, что король жив. Теперь мы начнем войну с проклятым Розовым Облаком!
А как же удалось спастись вам?
Пройдемте в дом, что ж мы стоим во дворе? Народ осудит меня, если я вас ничем не угощу, — сказала мама Бурунькиса.
Мы бы с радостью зашли, но извините — мы спешим. Король ждет нас с Бурунькисом. — Генрих виновато развел руками.
Как, и Бурунькиса ждет? — удивилась Плиния.
Его-то в первую очередь. Он наш проводник, — сообщил Генрих, подмигивая Бурунькису.
Какая честь! — воскликнула мама-глюмиха. Она повернулась к собравшимся вокруг глюмам — все женщины были в платочках, а мужчины в клетчатых штанишках, у девочек-глюмочек на длинных ушках были завязаны яркие бантики — и с гордостью сказала: — Вы слышали? Сам король ждет моего сыночка Бурунькиса!
Слышали! Слышали! — донеслось с нескольких сторон. — Это большая честь для всех глюмов!
Мамочка, так как же вам удалось спастись? — повторил Бурунькис.
А Розовое Облако на глюмов, как оказалось, не действует, — объяснила Плиния. — Точнее, действует, но ненадолго. Вскоре все глюмы в городе пришли в себя и сбежали. Теперь тетушка Фали живет с нами, в нашем домике.
Почему же Розовое Облако на глюмов не действует? — удивился Генрих.
Плиния пожала плечами.
Этого никто не знает. На всех действует, а на нас нет. А люди, гномы и даже ведьмы, которые были в городе, все попали под власть Розового, Облака.
Они, надеюсь, не умерли? — спросил Генрих, озабоченный судьбой принцессы Альбины.
— Нет, слава богам, никто не умер. Только люди сделались другими. Они ни с кем не разговаривают и занимаются целыми днями только тем, что ломают все вокруг.
А зачем они ломают? — удивился Бурунькис.
Никто не знает. Все скульптуры в городе разбили и даже цветную штукатурку со стен содрали. Зачем это нужно Облаку, понять никто не может.
А кто правит Облаком — вы не знаете? Или оно само по себе летает?
Им кто-то правит, — уверенно сказала мама Бурунькиса и наморщила лобик. — Не помню только кто. То ли Балевихт… то ли Бельгевихт. Нет, точно не помню. — Плиния виновато развела руками. — У всех, кто побывал в Розовом Облаке, почему-то все перепуталось в голове.
Может, вы помните Розовых Рыцарей?
Этих помню. Медлительные такие… У них большие мечи, и, если кто-то недостаточно усердно что-нибудь ломает, рыцари пристально смотрят на него, и он теряет сознание. Потом, правда, несчастный приходит в себя и крушит все пуще прежнего. Страшный взгляд у этих Розовых Рыцарей!.. Зайдите хоть на минуточку в дом. Прошу вас. Агатунькис очень обрадуется, и тетушка Фали тоже…
— А братца Капунькиса случайно у вас нет? — с надеждой спросил Бурунькис.
Плиния вздохнула.
Увы, нет. Говорят, он насовсем ушел из своего роскошного дома и бродит по свету, всем рассказывая, как он победил чудовище Безе-Злезе. Думаю, он никогда к нам не зайдет, ведь он оруженосец господина Героя… Оно и правильно — у нас домики не такие красивые и большие, как у него, мы живем скромно. Такому храбрецу посещать простые деревеньки зазорно…
Что вы такое говорите, маменька! Капунькис самый обыкновенный задавака! Уж если я встречу его то всыплю ему как следует!
Матушка Плиния утерла слезу.
Глава VIII ВЕДЬМЫ-ВОИТЕЛЬНИЦЫ И ДРАКОН РОЗОВОГО ОБЛАКА
Вскоре Бурунькис и Генрих покинули деревеньку глюмов. Генрих со стоном уселся на строптивую лошадь: все его тело неимоверно болело от ушибов. Бурунькис умостился в передней части седла. Поначалу глюм боязливо, не шевелясь смотрел на лошадь, но уже через пять минут он забыл все страхи и принялся крутить во все стороны головой и нетерпеливо ерзать в седле.
