— Подведем итог, — возвестил Джошуа Киджано, главный куратор музея, собрав руководителей отделов. — Для посетителей музей будет открыт четыре дня в неделю, по три часа. Отделы обслуживания и обеспечения безопасности сокращаются вдвое. Жалованье всех сотрудников музея уменьшается на пятнадцать процентов. Новая зарплата замораживается и в обозримом будущем не будет автоматически увеличиваться в соответствии с инфляцией. Если кто-то из вас не желает работать на таких условиях, я никого не буду осуждать. Все желающие получат рекомендательные письма с самой лестной характеристикой. — Он оглядел шестерых начальников отделов, тяжело вздохнул. — Мы давно ждали этого. Однако я уверен, что сложившуюся ситуацию вам надо обдумать. Жду вас у себя сегодня и завтра, в первой половине дня. — Он посмотрел на полную, седовласую женщину. — Эстер, буду тебе очень признателен, если ты задержишься на несколько минут.
Остальные потянулись за дверь, полушепотом разговаривая между собой. Эстер осталась в кабинете куратора, на удивление просторном, лишенном предметов старины, занимающих все свободное место.
— Пожалуйста, присядь, Эстер. — Он обошел свой стол, сел сам.
— Неужели все так плохо, Джошуа? — Эстер опустилась на стул.
— Ужасно, — подтвердил он. — Сколько лет мы с тобой отдали этому музею? Семьдесят пять? Восемьдесят?
— Восемьдесят три, — ответила она. — И теперь они хотят погубить музей, не так ли?
— Не весь.
— Основные коллекции!
— Они все основные, — возразил куратор.
— Значит, те коллекции, над которыми ты и я работали всю жизнь. Он кивнул.
— Ты, разумеется, знаешь, что к нам поступило предложение о покупке коллекции бабочек.
— На Земле эта коллекция собиралась пятьсот лет. Для них это что-то да значит?
— Похоже, что нет. Музей национальной истории далекого Лондона предложил за нее очень приличную сумму.
— Оценить коллекцию бабочек невозможно. Это самая полная из всех коллекций.
— О цене нас не спрашивали, — с горечью заметил он. — Они оценили ее сами. И, к сожалению, вышли со своим предложением прямо на правительство.
— Они не дураки, — покивала она. — Они знали, что мы им откажем.
— Они также знали, что какой-нибудь бюрократ увидит в музее новый источник доходов. — Киджано пристально посмотрел на Эстер. — С этим я и боролся последние две недели.
— Я думала, ты боролся за наш бюджет.
Он покачал головой.
— Это я говорил остальным. Ту битву я проиграл в первые двадцать минут. Я боролся за спасение музея.
— И?
— Мы достигли компромисса.
— Бабочки?
— Бабочки — только начало. — Его голос переполняла горечь.
— Что еще? — спросила она, предчувствуя беду.
— Они согласились, что все отделы, напрямую связанные с культурным наследием Новой Кении, останутся нетронутыми. Но я должен сразу предупредить тебя, прежде чем ты решишь, оставаться ли тебе на посту начальника отдела животного мира, что мне не удалось защитить твои экспозиции.
— Это я уже поняла.
— В знак протеста я подал прошение об отставке, вступающее в силу через две недели. Почему бы тебе не последовать моему примеру, Эстер? В Республике много музеев, которые с радостью примут на работу специалистов с таким опытом.
— И позволить какому-нибудь бюрократу, не отличающему млекопитающее от рептилии, разрушить то, что мы с тобой строили всю жизнь? — спросила она. — Животный мир — такая же часть нашего наследия, как произведения искусства или племенные костюмы, Джошуа. Наши отношения с природой позволили нам стать такими, какие мы есть!
Киджано глубоко вздохнул.
— Ты это знаешь, и я знаю, но я не смог убедить правительство в нашей правоте. — Он положил руки на стол, нервно переплел пальцы. — Их позиция такова: другие отделы показывают историческое и культурное наследие людей, живущих на Новой Кении, в то время как экспозиции отдела животного мира более уместны в Музее естественной истории Земли.
— Это же нелепо!
— Я знаю. Но они настроились что-то продать, и тут я бессилен.
— Разве они не понимают, что заменить эти экспонаты нечем? — с жаром воскликнула Эстер Камау. — Если мы продадим бабочек и морские раковины, такой коллекции нам больше не собрать!
— Разумеется, понимают, — кивнул Киджано. — Но одно дело — понимать, и совсем другое — осознавать, что это твое. Они политики. Сейчас их беспокоит лишь двадцатидевятипроцентная инфляция и падение шиллинга относительно республиканской кредитки.
— Экономика придет в норму и без продажи бесценных коллекций, которые собирались более чем тысячу лет.
— Их не волнует состояние экономики через пять или десять лет, — терпеливо объяснил он. — Их заботят выборы в следующем году или годом позже.
— Наша коллекция бабочек не решит их проблем, — стояла она на своем.
— Они замахнулись не только на коллекцию бабочек.
— После их аукционов хоть что-то останется, Джошуа?
— Надеюсь. Они согласились оставить нам главные экспонаты бонго и окапи, Ахмеда из Марзабита, окуня рекордных размеров, выловленного в Ниле, последнюю импалу, последнего гепарда.
— В нашей экспозиции шесть тысяч экземпляров. Сохранение шести ты называешь компромиссом?
— Нет. Компромисс состоит в том, что пять других отделов остаются нетронутыми.
— По-моему, от твоего компромисса дурно пахнет.
— Согласен с тобой, но альтернатива и того хуже. Она задумалась:
— Не можем мы привлечь на нашу сторону прессу?
— Я уже пытался. Всепланетным информационным структурам наши проблемы до лампочки, а те, кто хотел бы что-то сделать, составляют лишь два процента населения. Которые и так на нашей стороне.
— Ты сделал не все, что мог, — упрекнула она куратора.
— Ты несправедлива, Эстер. Тебя заботит судьба твоего отдела, я же борюсь за выживание всего музея.
— Извини. — Голос ее смягчился. — Я знаю, ты старался. Но этого оказалось недостаточно. Надо что-то придумать. Мы не вправе позволить этим эгоистичным, невежественным, аморальным политикам разбазарить коллекцию, которая собиралась полторы тысячи лет!
— Тут мы бессильны. — Он беспомощно развел руками.
— Всегда можно найти выход.
— Я не могу одобрить действия, которые нанесут урон музею.
Она долго смотрела на него.
— Ты хороший человек, Джошуа, но уж больно наивный. Неужели ты не понимаешь, что одним отделом дело не кончится? Покончив с ним, они примутся за остальные. Одни только драгоценные камни стоят многие миллионы шиллингов. И как долго ты удержишь их после того, как они распродадут ракушки и чучела львов?
