— А-а-а. — Я попытался сосредоточиться. — Ночью компьютер нашел еще три эпизода, связанных с бивнями.
— Так ты приблизился к бивням? Я покачал головой.
— К бивням — нет.
— Тогда к чему?
— К причине.
— Слушай, давай позавтракаем. Выглядишь ты ужасно и несешь какую-то чушь.
— Благодарю. — Я вновь уселся на кушетку. — Почему бы тебе действительно не прийти в девять?
— Компьютер, — приказала она, — прибавь света. Мгновенно одна стена стала прозрачной и утреннее солнце залило кабинет.
— Хорошо! — Я закрыл глаза. — Давай позавтракаем! Только прекрати это безобразие!
— Пятьдесят процентов затенения, — приказала Хильда, и я смог открыть глаза.
— Чего ты так надо мной издеваешься? — Я поднялся. — Я спал только три часа.
— Извинюсь позже. — Она подошла к двери, приказала ей открыться.
— Куда идем, на второй или девятнадцатый? — спросил я, пробежавшись пальцем по волосам и пытаясь вспомнить, куда я дел расческу.
— На девятнадцатый, — ответила она. — Незачем подчиненным видеть тебя в таком виде.
Воздушный лифт поднял нас в столовую для руководящего состава, по существу, кафетерий с несколькими столиками. Мы выбрали тот, что стоял в дальнем углу, сели. Взглянув на голографическое меню, я ограничился пирожным и кофе. Хильда, привыкшая к плотному завтраку, заказала по полной программе.
Допрос она продолжила, как только подносы с едой опустились на наш столик.
— Ты уже проснулся? Я кивнул.
— Тогда я хочу получить полный отчет.
— Хильда, ты даже представить не сможешь, какая у него квартира. Я за всю жизнь не видел ничего подобного.
— Его квартира? — переспросила она. — Вроде бы я застала вас в твоей квартире.
— Ему она не понравилась. Не чувствуется присутствия хозяина.
— Тут он попал в точку, — кивнула она. — А теперь давай с самого начала.
— Начала?
— Расскажи, что случилось в «Древних временах», каким образом он оказался в твоей квартире.
Я рассказал ей обо всем, включая мое посещение необыкновенного жилища Мандаки. Мой рассказ закончился аккурат, когда она все съела.
— Знаешь, у меня такое ощущение, что он тебе очень нравится, — заметила она, обдумав мои слова. Я покачал головой:
— Я слишком мало его знаю, чтобы он мне понравился. Но я ему сочувствую.
— Почему?
Я пожал плечами:
— Потому что он хотел бы быть другим.
— Таким, как ты?
— Только не я. Я сознательно выбрал образ жизни, который он ненавидит. — Я посмотрел на Хильду, улыбнулся. — Он предпочел бы оказаться на твоем месте.
— Не поняла.
— Больше всего на свете ему хотелось бы иметь работу, семью, жить, как все, В детстве он не играл с детьми, на него давит осознание того, что он — последний в своем племени и обязан тратить свои деньги и, возможно, отдать жизнь ради бивней слона, который умер семь тысячелетий тому назад. — Я задумался, глядя в окно. — Да, я думаю, он бы с радостью жил, как ты.
— Тогда почему он не пытается вернуться к нормальной жизни?
— Я же тебе говорил, он не может жениться.
— Миллиарды людей не связывают себя семейными узами, однако ведут нормальный образ жизни. Большинство из них даже значится в архивах Содружества.
— Я тебе все объяснил.
— Да уж, у него на все находится объяснение, — кивнула она — Умеет он убеждать, раз ты ему поверил.
— Ты не была в его квартире, — напомнил я. — Не видела, как он живет.
— А вот ты был. И по-прежнему думаешь, что вы выбрали один образ жизни.
— Да.
— Но он живет в дорогом пентхаусе, который превратил в первобытную хижину, а ты — в обычной квартире, причем даже под страхом смерти не сможешь сказать, какого цвета стены в твоих комнатах. Он путешествует по галактике, ты — не выходишь из своего кабинета. Он ищет общения, ты его сторонишься. Он нанимает человека, который разыщет ему бивни, чтобы самому не терять на это время, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме этих бивней. И, однако, ты убежден, что ваши жизни идентичны. Повторяю: язычок у него что надо, раз ему удалось убедить тебя в этом.
— В главном наши жизни одинаковы, — упорствовал я.
— Они отличаются как день и ночь.
— Незначительное отличие лишь в том, что он несчастлив в своей жизни, а я ею наслаждаюсь.
Она хотела что-то сказать, передумала, заказала пирожное, какое-то время разглядывала свои ногти, потом посмотрела на меня.
— Хорошо, Дункан. Ты провел с ним несколько часов, он, не знаю уж каким образом, сумел тебе понравиться, ты увидел, где и как он живет. Можешь ты теперь сказать, почему он готов заплатить миллионы кредиток, даже убить ради того, чтобы заполучить бивни?
— Я представляю себе, в чем причина, но точного ответа у меня пока нет, — уклончиво ответил я.
— Нельзя ли попроще? — спросила она, когда тарелочка с пирожным опустилась на стол.
— Желание заполучить бивни напрямую связано с тем, что он — масаи. Более того, бивни нужны ему позарез именно потому, что он — последний из масаи.
— А что он собирается с ними делать?
— По его фразам я понял следующее: что-то надо сделать с бивнями или с помощью бивней, и сделать это что-то должен масаи. То есть Мандака, поскольку других масаи не осталось.
— Это какая-то белиберда. Что-то надо сделать, должно сделать, нельзя не сделать. — Она уставилась на меня.
— Тут ты права, — с неохотой признал я. — Просто я еще не нашел ответ. Но я знаю, что он есть!
— Что должно сделать… и почему?
Я пожал плечами:
— Пока не знаю.
— А ты его спрашивал?
— И не раз, — раздраженно ответил я:
— И что?
— Ответа я не получил. Слышал от него лишь одно:
«Вы подумаете, что я сумасшедший, если я вам скажу». Ехидная улыбка заиграла на ее губах.
— Как раз ты так не подумаешь, Дункан. Я могу подумать, что он сумасшедший, кто-то еще, но только не ты. Для тебя он по-прежнему будет одной из головоломок, которые ты так любишь решать.
Я промолчал, играя с пустой чашкой из-под кофе.
— Так что, Дункан, — она тяжело вздохнула, — ты считаешь его сумасшедшим?
— Нет.
— Но у тебя сформировалась хоть какая-то версия? Чем обусловлено его стремление заполучить бивни?
— Одно я знаю наверняка: он ищет бивни потому, что он — масаи.
