В числе восьмидесяти были несколько членов семьи Саммартини.
— Нам повезло, — сообщила Шантерель. — Сканы Саммартини оказались среди пяти процентов уцелевших, а поскольку мои бабушка и дед уже имели детей, наша линия сохранилась.
Голова у меня пошла кругом. Значит, у нее два типа родственников: одни продолжают себя в виде бесконечных копий-симулятов, а другие… размножаются естественным способом. И то, и другое Шантерель Саммартини воспринимала как само собой разумеющееся. Эти компьютерные копии действительно были для нее чем-то вроде родственников, проживающих на удаленном анклаве в другой части системы.
— Поскольку все прошло нормально, — продолжала она, — наша семья финансировала продолжение исследований, которые прекратились после гибели Кэлвина. Как я уже говорила, наша семья всегда была в близких отношениях с Домом Силвеста. У нас есть доступ к большей части информации их лабораторий. Поэтому мы очень быстро добились успехов. Теперь нам известны способы сканирования без смертельного исхода… Но зачем вам это? — В ее голосе появилось раздражение. — Вы же не малч. Вы с Кэнопи. Значит, я не сообщу вам ничего нового.
— Почему вы решили, что я не малч?
— Вы умны — по крайней мере, вас не назовешь непроходимым идиотом. Между прочим, это не комплимент, а констатация факта.
Очевидно, ей даже в голову не пришло, что я могу быть родом из другой системы. Это полностью противоречило ее представлениям о мире.
— Почему бы вам не развлечь меня? Вы подвергались сканированию, Шантерель?
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.
— Разумеется.
— Кажется, вы называете их интерактивными сканами?
— Симулятами альфа-уровня.
— Значит, сейчас где-то по Городу разгуливает ваша копия?
— Она на орбите, тупица. Технология сканирования никогда не пережила бы эпидемию, если бы не карантин.
— Ну вот вы и признали меня тупицей.
Она сделала вид, что не услышала.
— Раз шесть или семь в год я поднимаюсь туда «освежиться». Посещение Убежища — это как маленькая передышка. Убежище — это анклав во внешних уровнях Ржавого Обода. Туда никогда не попадали споры эпидемии. Там меня сканируют, и действующая копия впитывает в себя последние два-три месяца моей жизни. Я уже не думаю о ней, как о моей копии. Она скорее напоминает мне старшую сестру, которая умнее меня и знает все, что со мной когда-либо случалось, — как будто она всю жизнь стояла у меня за спиной.
— Представляю, насколько обнадеживает такая мысль — умирая, ты вовсе не умираешь, а просто расстаешься с одним вариантом существования. Впрочем, как я понимаю, никто из вас еще не умирал физически?
— До эпидемии так и было. Но не сейчас.
Я вспомнил о том, что говорила мне Зебра.
— А вы, Шантерель? Вы явно не герметик. Вы не одна из бессмертных, кому довелось унаследовать гены долголетия?
— Мне довелось унаследовать не самые худшие гены, если вас это интересует.
— Но и не самые лучшие, — поправил я. — Следовательно, вам по-прежнему необходимо, чтобы крошечные машинки уничтожали в вашем теле ненужные клетки и помогали расти нужным. Я правильно понял? Кажется, для этого не надо быть гением дедукции. Кстати, о машинах… Что с ними случилось после эпидемии?
Я посмотрел вниз. Фуникулер только что совершил прыжок над подвесной железной дорогой. По ней скользил сквозь ночь одинокий паровоз-зефир с четырехсторонней симметрией, везя цепочку вагонов в какой-то отдаленный район города.
— Вы не заставили их самоуничтожиться прежде, чем их достигнут споры эпидемии? Пожалуй, люди вашего типа должны были так поступить.
— А вам-то какое дело?
— Просто интересуюсь, не пользуетесь ли вы Горючим Грез.
Шантерель не ответила.
— Я родилась в 2339-м. Мне сто семьдесят восемь стандартных лет. Я видела чудеса, недоступные вашему воображению, ужасы, от которых бы вы содрогнулись. Я чувствовала себя Господом Богом, играющим в некую игру, исследовала параметры этой игры и даже выходила за ее пределы, словно ребенок, которому подсунули слишком простую игрушку. Этот город менялся у меня на глазах — тысячи раз. Сначала он становился все прекраснее, потом превращался в нечто отвратительное, темное, отравленное. Я останусь здесь, когда он вновь найдет способ вернуться к свету, будь то через сотню или тысячу лет. Значит, по-вашему, я должна отказаться от бессмертия — или спрятаться в дурацком металлическом ящике и трястись от страха? — ее глаза с вертикальными зрачками в прорезях кошачьей маски горели восторгом. — Ни за что! Я уже пригубила огненную чашу, и моя жажда неутолима. Вы можете представить, каково это — прогуливаться по Малчу незащищенной, среди массы неизведанного, зная, что внутри тебя все еще находятся механизмы? В этом есть какой-то первозданный трепет — все равно что ходить по углям или плавать с акулами.
— В Игре вы тоже участвуете ради… первозданного трепета?
— А как вы думаете?
— Думаю, ради бегства от скуки. Я прав? Мне сказал об этом Уэверли. К началу эпидемии вы испробовали все способы развлечений, разрешенные обществом. Все, что можно было инсценировать, симулировать, все, что могло вызывать острые ощущения или бросало вызов интеллекту, — я посмотрел ей прямо в глаза. — Но вам, похоже, этого было недостаточно? Вы никогда не пытались устроить проверку своему бессмертию, никогда не ставили его под удар. Вы могли отправиться за пределы своей системы — там можно пережить настоящие приключения и даже прославиться. Но это означает отказаться от поддержки друзей, цивилизации, в которой вы выросли.
— Дело не только в этом, — возразила Шантерель. Стоило ей услышать сентенции, которые казались ей ошибочными, она сразу становилась разговорчивее. — Некоторые из нас действительно покинули систему. Но они знали, от чего отказывались. Они больше никогда не могли пройти сканирование, чтобы обновить свои копии. Через некоторое время различие между сканом и оригиналом становилось настолько сильным, что наступало отторжение.
Я кивнул.
— Поэтому вам — тем, кто остался дома — понадобилось придумать нечто подобное. Нечто вроде Игры. Какая-то возможность испытать себя, пройти по грани жизни и смерти. Небольшая, строго отмеренная доза опасности.
— Но это помогло. Когда началась эпидемия, мы смогли заниматься чем угодно. Только тогда мы начали вспоминать, что такое настоящая жизнь.
— Но для этого вам приходится убивать.
Она даже не моргнула.
— Только тех, кто этого заслуживал.
Наша воздушная прогулка по Городу продолжалась. Теперь я пытался вытянуть из Шантерель все, что ей известно о Горючем Грез. Я обещал Зебре, что помогу ей продолжить дело ее сестры. Это означало выяснить как можно больше об этом веществе и таинственном Гедеоне, который снабжал им Город Бездны. Несомненно, Шантерель употребляла Горючее, но вскоре стало очевидным, что она знала о нем не больше тех, с кем я уже поговорил.
