Стоп. Достаточно того, что я позволил этой мысли появиться у меня в голове — хотя и не укрепился в ней.
Не сомневаюсь, Небесный Хаусманн гордился бы мной.
— Вы смотрите на меня с такой благодарностью, Таннер. Право, не стоит.
Шантерель все-таки вернулась.
— Почему вы вернулись?
Она поставила на металлическую столешницу две чашки и уселась напротив. В ее движениях опять появилась кошачья гибкость и грация. Любопытно, откуда у нее эти повадки хищницы — благодаря модификации нервной системы или в результате упорных тренировок?
— Наверно, вы еще не слишком мне надоели. Скорее, наоборот. Я заинтригована. К тому же, мы находимся в общественном месте. Кажется, здесь вы не представляете такой опасности.
Я сделал глоток. Чай почти не имел вкуса — как изысканно размытая акварель, если бы цвет вызывал вкусовые ощущения.
— Вы не договариваете, Шантерель.
— Вы сдержали слово насчет моих друзей. Хотя могли бы убить их. Но вместо этого сделали им настоящий подарок. Вы показали им, что такое боль — настоящая боль, а не жалкое подобие боли, которое могут обеспечить эксперименталии. К тому же благодаря вам им будет чем похвастаться. Разве я не права? Вы могли запросто прикончить их, и это не нарушило бы ваших планов.
— С чего вы взяли, что у меня есть планы?
— Поняла из ваших вопросов. И еще мне кажется, что у вас мало времени.
— Могу я задать еще один вопрос?
Шантерель кивнула и воспользовалась этим моментом, чтобы снять свою кошачью маску. У нее были глаза львицы, но, не считая вертикальных зрачков, ее лицо было вполне человеческим — широким, открытым, с высокими скулами, обрамленное тяжелой гривой каштановых локонов, ниспадающих до плеч.
— Спрашивайте, Таннер.
— Перед тем, как я уложил ваших друзей, один из них что-то сказал. Может быть, это были вы, я не помню точно.
— Может быть. О чем шла речь?
— О том, что у меня что-то с глазами.
— Это была я, — смущенно призналась Шантерель.
Значит, мне это не показалось.
— Что вы тогда сказали, и что увидели?
Она понизила голос. Разговор действительно принимал странный оборот.
— У вас светились глаза. Это не был отраженный свет. Они горели, точно свет шел из глазниц, — ее речь стала торопливой и нервной. — Я подумала, что на вас какая-то маска, и вы скинули ее, прежде чем появились снова. Но ведь маски не было?
— Конечно. Но мне жаль, что ее не было.
Она посмотрела мне в глаза, словно что-то разглядывала. Вертикальные щелки ее зрачков сузились.
— Во всяком случае, сейчас этого нет. Вы в самом деле не знаете, почему у вас светились глаза?
— В самом деле, — отозвался я, без особого энтузиазма потягивая водянистый чай. — Будем считать, что это одна из маленьких тайн моей жизни.
— Вы считаете, это хороший ответ?
— Лучший, на который я в данную минуту способен. И, думаю, не слишком ошибетесь, если решите, что это ответ человека, который боится узнать правду.
Я сунул руку под сюртук и почесал грудь. Одежда, которую мне дали Нищенствующие, пропиталась потом, и кожа нестерпимо зудела.
— Давайте не будем об этом.
— Простите, — с нескрываемым сарказмом ответила Шантерель. — В таком случае, Таннер… что дальше? Поскольку мое возвращение оказалось для вас сюрпризом, я могу сделать вывод, что вы не слишком нуждаетесь в моем присутствии. Может быть, каждому из нас идти своей дорогой?
— Кажется, вы разочарованы.
Интересно, заметила ли она, что моя рука вот уже несколько минут не сжимает рукоятку пистолета. Более того, я почти забыл об оружии.
— Неужели я вас настолько заинтересовал? Или вы просто решили развеять скуку?
— Отчасти и то, и другое. Вы действительно удивительный человек, Таннер. Мало того — вы точно головоломка, которую я разгадала лишь наполовину.
— Уже наполовину? Тогда вам лучше притормозить. Я не такой загадочный, как вам кажется. Вы удивитесь, если узнаете, как мало скрыто под оболочкой. Я всего лишь…
Кто? Солдат-наемник, человек, исполняющий свою клятву… Я почувствовал себя шутником, который собрался рассказать анекдот и понял, что не слишком удачно выбрал момент.
Я поднялся и демонстративно вынул руку из кармана, оставив там пистолет.
— Мне нужна ваша помощь, Шантерель, вот и все. Если хотите показать мне местные достопримечательности, то я буду благодарен. Но можете уйти прямо сейчас.
— У вас есть деньги, Таннер?
— Немного. Боюсь, что здесь этого будет недостаточно.
— Покажите.
Я вынул из кармана пригоршню феррисов и выложил на стол.
— Как думаете, еще на одну чашку чая хватит?
— Не знаю. Здесь достаточно, чтобы купить новую одежду. На мой взгляд, это вам не помешает, — конечно, если не хотите стать центром внимания.
— Неужели я выгляжу настолько нелепо?
— Настолько нелепо, Таннер, что подвергаетесь серьезной опасности стать законодателем моды. Но мне почему-то не кажется, что вам этого хочется.
— И вы совершенно правы.
— Я не настолько знаю Эшер-Хайтс, чтобы рекомендовать лучшее, но по дороге я видела несколько бутиков, где вы могли бы одеться.
— Вначале мне хотелось бы осмотреть вон тот резервуар, если не возражаете.
— Ах, тот… Там Мафусаил. Я и забыла, что его держат здесь.
Слово показалось мне смутно знакомым, но Шантерель уже вела меня прочь.
— Мы можем вернуться сюда позже, когда вы будете не так приметны.
Я со вздохом поднял руки, сдаваясь на милость победителя.
— Заодно покажете мне остальной Эшер-Хайтс.
— Почему бы и нет? Вечер еще только начинается.
Пока мы шли к ближайшему бутику, Шантерель сделала несколько звонков — вероятно, своим друзьям — и убедилась, что они живы, здоровы и находятся в Кэнопи. Но она не оставила для них никаких сообщений и больше не упоминала их ни единым словом. Это было правильно: думаю, многие из жителей Эшер-Хайтс знают об Игре и даже с волнением следят за ее ходом. Но никто не признается в этом за пределами гостиной, где подобное развлечение признается и считается почетным.
Персонал бутика состоял из двух двуногих роботов, блестящих, черных — настолько совершенных машин мне не доводилось видеть даже в Городе Бездны. Они непрерывно расточали лицемерные комплименты, хотя со стороны я наверняка выглядел гориллой, случайно вломившейся в театральную кладовую. Следуя указаниям Шантерель, я остановился на костюме, вполне приемлемом как для моего вкуса, так и для кошелька. Брюки и куртка напоминали покроем одежду Нищенствующих, которую я с удовольствием сбросил, но из броской сверкающей материи, расшитой золотым и серебряным люрексом, который переливался всеми цветами радуги. Поверх новой одежды я, как и прежде, набросил щегольский сюртук Вадима. Не могу сказать, что чувствовал себя очень комфортно. Но когда мы покинули бутик, прохожие едва удостаивали меня вниманием, — хотя прежде я постоянно ощущал на себе подозрительные взгляды.
