Выстрел лучевика длится менее одной десятой секунды. Однако ионный след траектории долго висел в воздухе, обжигая мне глаза. Кагуэлла рухнул к моим ногам, словно мешок.
Гитта тоже упала. С аккуратным отверстием во лбу, совершенно осмысленным взглядом и неглубокой раной на горле, из которой все еще сочилась кровь.
Я промахнулся.
Ни смягчить, ни подсластить эту отравленную чашу невозможно. Я хотел спасти Гитту, но мои желания ничего не значили. Имело значение лишь одно — красная точка у нее над бровями, отметина моего выстрела, который предназначался боевику, державшему нож у ее горла.
Его даже не задело.
Я проиграл, причем в тот единственный раз, когда на карту было поставлено все — и когда я даже в мыслях не допускал поражения. Я подвел и себя, и Кагуэллу, не удержав тяжкий груз доверия, который он безоговорочно возложил на меня, хотя и никогда не говорил об этом напрямую. Его рана была серьезной, но я не сомневался, что при надлежащем уходе он выживет.
Однако спасти Гитту было невозможно. Интересно, кому из нас повезло больше?..
— Что случилось? — спросила Зебра. — Таннер, в чем дело? Не смотри на меня так, пожалуйста. Мне кажется, ты действительно был готов меня убить.
— Назови хоть одну причину, по которой мне нельзя этого делать.
— Правда.
Я покачал головой.
— Извини, но все, что ты мне рассказала, мало похоже на правду.
— Это не все, — она говорила спокойно, словно с облегчением. — Я больше не работаю на него, Таннер. Он этого не знает, но я предала его.
— Рейвича?
Она кивнула, опустив голову и пряча от меня глаза.
— Когда ты обокрал меня, я поняла, что ты и есть тот человек, за которым охотится Рейвич. Профессиональный убийца.
— Нетрудно было догадаться, правда?
— Я хотела убедиться окончательно. Рейвич потребовал, чтобы опасный объект был изолирован, исчез со сцены… Попросту говоря, уничтожен.
— Это не лишено смысла, — кивнул я.
— Мне было поручено уничтожить тебя, как только у меня появится достаточно доказательств в пользу твоей профессии. Таким образом, Рейвич смог бы выбросить это дело из головы раз и навсегда. Ему бы не пришлось беспокоиться о том, что убит кто-то другой, а настоящий убийца жив и находится где-то поблизости.
— У тебя не раз была возможность прикончить меня, — моя рука, сжимающая рукоятку пистолета, расслабилась. — Почему ты этого не сделала?
— Едва не сделала, — Зебра заговорила быстрее, ее голос стал тихим, почти беззвучным. — Я могла сделать это у себя дома, но меня что-то остановило. Ты же не будешь винить меня за это, правда? Поэтому я позволила тебе взять винтовку и фуникулер. Я знала, что получу назад и то, и другое.
— Мне следовало догадаться. Сейчас это кажется очевидным.
— Но я не настолько глупа, чтобы не подстраховаться. Разумеется, на случай провала у меня оставалась еще одна возможность. Имплантат Игры.
Некоторое время она молчала.
— Но ты разбил машину, а потом избавился от имплантата. Оставалась только винтовка, но сигнал от нее был очень нечетким. Наверно, с ней что-то случилось, когда фуникулер упал.
— И тут я позвонил тебе с вокзала — после того, как побывал у Доминики.
— Да. И дал мне понять, куда направляешься. Тогда я наняла Пранского. Как он тебе? Конечно, навыки общения требуют некоторой доработки, но подобным людям платят не за обаяние и такт.
Зебра перевела дыхание и стерла со лба тонкую пленку черной от копоти дождевой воды, которая образовалась над бровями, обнажая полоску чистой кожи — словно приподняла капюшон.
— Впрочем, ему до тебя далеко. Я видела, как ты напал на Игроков, ранил троих из них и похитил четвертого — ту женщину. Все это время я держала тебя на прицеле. Я находилась за километр от тебя и могла запросто разнести тебе череп. Ты бы глазом моргнуть не успел, как твои мозги растеклись бы по тротуару. Но я не смогла. Не смогла убить тебя так просто. Тогда я и предала Рейвича.
— Я чувствовал, что кто-то следит за мной, но про тебя даже не подумал.
— Так или иначе, ты бы не догадался, что находишься на волосок от смерти.
— И ты была готова перебить этот волосок? Для этого надо быть снайпером. Разве приличные девушки таким занимаются?
— И что дальше, Таннер?
Я вынул из кармана пустую руку — точно фокусник, который оплошал на глазах зрителей.
— Не знаю, — признался я. — Здесь такая сырость… Я бы не отказался пропустить стаканчик.
Глава 31
Мафусаил совершенно не изменился с тех пор, как я видел его последний раз. Он по-прежнему плавал в своем аквариуме, похожий на уродливый айсберг. Вокруг по-прежнему толпились зеваки — они останавливались на несколько минут, чтобы зачарованно поглазеть на это чудо, но скоро начинали понимать, что не увидят ничего, кроме огромной старой рыбины, которая мало чем отличается от суетливого молодняка, снующего в бассейнах — разве что размерами. Пожалуй, дело обстояло еще хуже. Как я заметил, ни один из посетителей, отходивших от Мафусаила, не излучал того счастья, с каким направлялся к нему. И не только потому, что они были разочарованы. Просто в этом зрелище было нечто невыразимо печальное. Возможно, этот бесцветный, безвольно дрейфующий остов, именуемый Мафусаилом, представлялся им пугающим олицетворением их собственного будущего.
Мы с Зеброй пили чай, и никто не обращал на нас внимания.
— Женщина, которую ты встретил… как ее…
— Шантерель Саммартини, — подсказал я.
— Пранский так и не объяснил, что с ней случилось. Вы были вместе, когда он нашел тебя?
— Нет. Мы с ней повздорили.
Зебра проявила отменную сообразительность.
— Хочешь сказать, это была просто сделка? Или, похищая человека, ты не ожидаешь недовольства?
— Я не похищал ее, что бы ты ни думала. Я попросил ее отвезти меня в Кэнопи.
— Под дулом пистолета.
— Иначе она бы отказала.
— Резонно. И ты продолжал держать ее под прицелом, пока вы гуляли по Кэнопи?
— Нет, — ответил я. По правде, эти расспросы начинали меня раздражать. — Вовсе нет. В этом больше не было необходимости. Оказалось, что мы могли общаться друг с другом и без оружия.
Зебра вскинула брови.
— Ты сумел найти общий язык с этой маленькой богачкой из Кэнопи?
— Можно сказать и так, — отозвался я, почему-то ощутив обиду.
На противоположном конце атриума Мафусаил шевельнул анальным плавником. Этого движения — слабого, словно невольного — никто не ожидал, и зрители слегка вздрогнули — словно на их глазах зашевелилась статуя. Интересно, что заставило его сделать это движение: какой-то внутренний позыв — или оно было сродни поскрипыванию досок в старом доме?
