— Тебе и не надо вспоминать каждый. Просто скажи про тот, где мы находимся.
— Когда-то давно были только личинки, потом садков тоже стало много. Мы искали другие типы личинок, но не нашли.
Это значит, подумал Небесный, что в свое время команда Путешествующего Бесстрашно начала обследовать космос, но так и не столкнулась с разумными существами.
— Как давно это было?
— Много эпох назад. Полтора оборота.
Небесного охватил беспредельный леденящий ужас. Возможно, он что-то не так понял… но сильно подозревал, что эта личинка говорила про оборот Млечного Пути — срок, за который звезда проходит путь вокруг галактического центра. В среднем это составляет более двухсот миллионов лет… Значит, видовая память личинки — если таковая есть — охватывает более трехсот миллионов лет космического путешествия. Когда оно началось, динозавров не существовало даже в виде набросков проектного бюро эволюции. Речь шла о временных масштабах, в которых человечество и все, что им создано, было лишь слоем пыли на вершине горы.
— Рассказывай все остальное.
— Потом мы нашли других личинок. Но они были не похожи на нас. Вообще не похожи на личинок. Они не захотели… терпеть нас. Они были похожи на садок-в-пустоте, но только… внутри тоже пустой.
Корабль без живых существ на борту.
— Разумные машины?
Личинка снова ухмыльнулась, на этот раз крайне непристойно.
— Да. Разумные машины. Голодные машины. Машины, которые едят личинок. Машины, которые едят нас.
Машины, которые едят нас.
Я думал о том, как это было сказано. Словно о каком-то досадном аспекте реальности… Так говорят, смиряясь с происходящим, зная, что винить в этом некого. Я вспомнил отвращение, которое вызывало у меня смирение гигантской личинки.
Нет, не у меня, поправился я. У Небесного Хаусманна.
Был ли я прав — или нет?
Ратко по-прежнему вел нас по грубо вырубленным туннелям подземной фабрики, где производилось Горючее Грез. Время от времени мы проходили через просторные, слабо освещенные помещения, где склонялись над столами рабочие в блестящих серых халатах. Тысячи разнокалиберных пробирок и колб, громоздящихся на столах, напоминали миниатюрные стеклянные города, а среди них возвышались огромные реторты, наполненные литрами мерцающей темно-красной жидкости.
Десятки литров Горючего Грез.
В конце конвейера на аккуратных полках ждали отправки десятки заполненных пузырьков. Многие из рабочих носили специальные очки — вроде тех, что были на Ратко. Время от времени их линзы пощелкивали и жужжали, перестраиваясь для очередной технологической операции.
— И куда мы направляемся? — спросил я.
— Вы хотели пить — или нет?
— Думаю, мы идем к старику, — шепнул Квирренбах. — Он заправляет здесь всем, так что не стоит его недооценивать. Правда, у него довольно необычная система верования.
— Ты про Гедеона? — спросила Зебра.
— Да, можно сказать и так, — отозвался Ратко, неверно истолковав ее вопрос.
Миновав еще одну анфиладу лабораторий, мы вошли в кабинет с шероховатыми стенами, где перед огромным металлическим столом сидел иссохший старик — а может быть, и полулежал, разобрать было невозможно. Его тело утопало в некоем подобии инвалидного кресла — грубом бронированном механизме черного цвета. Из неплотно закрытых клапанов с шепчущим свистом вырывались струйки пара. Трубки, подающие питательную жидкость, тянулись от кресла и уходили в стену. Как я понял, кресло отсоединялось от системы, после чего оно могло передвигаться — его поддерживали на весу колеса с тонкими изогнутыми спицами.
Тело старика терялось в складках пледа из металлизированной ткани. Потом наружу высунулись две костлявые руки. Левая легла на невидимое колено, а правая начала поигрывать многочисленными черными рычажками и кнопками на подлокотнике — судя по всему, это был встроенный пульт управления.
— Здравствуйте, — сказала Зебра. — Как я понимаю, вы здесь главный.
Он по очереди оглядел нас. Череп неплотно обтягивала морщинистая кожа, местами тонкая, как старый пергамент, отчего голова старика казалась полупрозрачной — странное впечатление. И тем не менее его по-прежнему окружала аура былого очарования. Я был последним, на кого он посмотрел — его глаза походили на острые осколки замерзшего звездного света. Волевой подбородок придавал его лицу почти презрительное выражение. Губы старика вздрагивали, словно он вот-вот собирался заговорить.
Вместо этого его правая рука снова начала шарить по панели управления, дергая за рычаги и нажимая кнопки с удивительным проворством. Тонкие пальцы казались сильными и опасными, как когти хищной птицы.
Наконец ладонь старика соскользнула с подлокотника. Внутри кресла что-то проснулось, я услышал торопливый, шумный перестук механизмов. Когда стук прекратился, кресло заговорило. Слова складывались из мелодичного посвистывания, и приходилось вслушиваться, чтобы хоть что-то разобрать.
— Само собой. Что вам угодно?
Я изумленно уставился на него. Каким я только не представлял себе Гедеона — но такого не ожидал.
— Ратко сказал, что у вас есть вода, — проговорил я.
Старик кивнул — еле заметно, словно экономя силы. Ратко прошел к встроенному буфету, который занимал каменную нишу в углу кабинета, и вернулся с двумя стаканами. Я осушил свой одним глотком. Вполне неплохо, по крайней мере на вкус — особенно учитывая тот факт, что эта вода только что была паром. Второй Ратко предложил Зебре. Она приняла стакан с некоторым недоверием, но явно предпочитала умереть от отравления, чем от жажды.
Я поставил пустой стакан на обшарпанную металлическую столешницу.
— Я представлял вас несколько иначе, Гедеон.
Квирренбах ткнул меня локтем.
— Это не Гедеон, Таннер. Это… м-м-м… — он замялся и наконец буркнул: — Это старик. Я же говорил.
Старик снова опустил руку на пульт управления, отдавая креслу приказ. Снова послышался стук — в течение секунд пятнадцати, — и мелодичный голос произнес:
— Нет, я не Гедеон. Но вы, вероятно, обо мне слышали. Я создал это место.
— Этот подземный лабиринт? — спросила Зебра.
— Нет, — ответил он после паузы, в течение которой кресло принимало очередную команду. — Не этот лабиринт. Весь Город. Всю эту планету.
Последовала пауза — на этот раз запрограммированная стариком.
— Я Марко Феррис.
Помнится, Квирренбах говорил о необычной системе верований. Ладно, назовем это так. И все же в глубине души я не мог не испытывать сострадания к этому человеку в инвалидном кресле, которое приводилось в движение паром. В чем-то мы были похожи. Я тоже считал себя не тем, кем был на самом деле.
— Хорошо, Марко, — сказал я. — Ответьте на мой вопрос. Кто управляет этой фабрикой: вы или Гедеон? И существует ли вообще этот Гедеон?
