Путешествие оказалось куда более авантюрным, чем мне хотелось.
Это просторное сферическое помещение, обозначенное зачем-то как «герметичное», находилось где-то в носовой части корабля. Там можно было приобрести пищу, лекарства и кое-что еще, помогающее скрасить одиночество. Но путь лежал через лабиринты узких лазов, которые вились вокруг двигательной секции, точно клубок змей. Инструкции, с которыми я ознакомился еще в каюте, советовали «не задерживаться» в некоторых отсеках корабля, предоставляя пассажиру самостоятельно делать выводы о состоянии радиационной защиты на борту.
По дороге я вспоминал свой сон.
Что-то в нем меня настораживало. Прежде всего — мучительное несоответствие с тем, что я знал о Небесном Хаусманне. Я не такой уж великий знаток биографии Небесного, но если ты вырос на Окраине Неба, то не можешь не знать некоторых фактов. Например, что Небесный боялся темноты после аварии на «Сантьяго», когда взорвался один из кораблей Флотилии. Все знали о том, каким образом при этом погибла его мать. Лукреция была прекрасной во всех отношениях женщиной, ее любила и уважала вся Флотилия. Тит тоже пользовался всеобщим уважением. Возможно, его побаивались, но в этом чувстве не было ненависти. Они звали его «каудильо» — большой человек. Небесного воспитывали не так, как остальных детей, но как бы то ни было, родители невиновны в его преступлениях.
Также общеизвестно, что друзей у Небесного было немного. История сохранила имена Норквинко и Гомеса — его соучастников… нет, пожалуй, равноправных участников дальнейших событий. Что еще? Тита тяжело ранил диверсант, который скрывался среди пассажиров. Отец Небесного умер несколько месяцев спустя: диверсант вырвался из корабельного изолятора, пробрался в каюту к выздоравливающему Титу и убил его.
Я был озадачен. Сон завел меня в какие-то дебри. Не помню, чтобы кто-нибудь делился со мной слухами о шестом корабле — «Калеуче», который следовал за Флотилией подобно своему легендарному призрачному тезке. Даже само название «Калеуче» мне ни о чем не говорило. Что происходит, черт возьми? Может быть, этот индоктринальный вирус достаточно осведомлен о жизни Небесного, чтобы рассеять мое прежнее невежество? Или мне посчастливилось подцепить какую-то пиратскую версию, и теперь я наблюдаю повороты истории, неизвестные большинству людей? И опять-таки, что это за образы — малоизвестные, но достоверные факты истории, или сочинение сектантов, которым понадобилось подбросить что-нибудь свеженькое своей пресыщенной пастве?
Сейчас я ничего не узнаю — но, пожалуй, в следующих снах мне предстоит познакомиться с дальнейшими событиями жизни Небесного, хочется мне этого или нет. Не могу сказать, что я был в восторге от такой перспективы — я бы предпочел сновидения иного рода — но не могу отрицать, что кое-какое любопытство во мне пробудилось.
А сейчас мне предстояло ползти по трапу. Посему стоит выбросить из головы сновидения и обратить мысли к конечному пункту маршрута «Стрельникова».
Блестящий Пояс.
Я слышал о нем еще на Окраине Неба. Да и кто не слышал? Это был один из немногих миров, известность которых простиралась на другие планетные системы и манила к себе сквозь десятки световых лет. Для обитателей множества заселенных миров Блестящий Пояс олицетворял безграничную щедрость, роскошь и свободу. Он был тем же, что и Город Бездны, но лишен его тягостной чопорности. Идею поселиться здесь хотя бы в шутку обсуждал каждый, кто заработал состояние или связал себя брачными узами с семьей, обладающей полезными связями. Во всей нашей системе не было столь шикарного мира. Многим он представлялся просто легендой — особенно тем, для кого шанс попасть сюда был ничтожен.
Но Блестящий Пояс существовал на самом деле.
Он представлял собой цепочку из десяти тысяч фешенебельных анклавов, которые выстроились кольцом на орбите Йеллоустоуна — восхитительная череда аркоидов, каруселей и городов-цилиндров, украсившая планету нимбом из сверкающих искр. Безусловно, Город Бездны можно назвать денежным мешком системы. Но, как всякий денежный мешок, он страдал консерватизмом — немудрено в трехсотлетнем возрасте — и подавляющим чувством собственной значимости. Блестящий Пояс, напротив, находился в состоянии непрерывного перерождения. Орбитальные станции то и дело выходили из состава формации, их место занимали другие; они демонтировались и строились заново. Субкультуры расцветали пышным цветом и увядали, когда их поборники решали попробовать что-нибудь новое. Искусство в Городе Бездны ограничивалось рамками традиционных форм — в Блестящем Поясе поощрялось все что угодно. Я знаю одного художника, чьи шедевры существуют лишь доли секунды, — ибо он творит их из кварк-глюоновой массы, — а их восприятие порождено утонченной игрой на органах чувств. Другой мастер особым образом формировал атомные заряды и создавал «ядерные грибы», в очертаниях которых угадывалось портретное сходство с разными знаменитостями. Здесь процветали безумные социальные эксперименты. Например, тирания, установленная на добровольных началах, при которой тысячи людей с готовностью подвергали себя контролю диктаторской власти — ради того, чтобы избавиться от необходимости принимать решения и нести за них ответственность. Существовали анклавы, обитатели которых поголовно отключали у себя высшие мозговые функции — для того, чтобы жить подобно стаду под присмотром машин. На других станциях люди имплантировали свое сознание обезьянам или дельфинам и в буквальном смысле с головой уходили в перипетии борьбы за власть в джунглях или меланхолические сонарные грезы. И повсюду группы ученых, чьи мозги были прооперированы Трюкачами, углублялись в метаструктуру пространства и времени и замышляли невероятные опыты, которые ставили под угрозу основы существования мира. Поговаривали, что однажды они откроют технологию сверхсветовых скоростей и передадут ее секрет своим союзникам, а те смонтируют на своих станциях необходимое оборудование. Разумеется, об этом станет известно не раньше, чем половина Блестящего Пояса бесследно исчезнет без всякого предупреждения.
Короче говоря, в таком местечке, как Блестящий Пояс, даже в меру любознательный человек запросто мог прожить половину жизни и сам того не заметить. Но вряд ли Рейвич застрянет там надолго прежде, чем спустится на Йеллоустоун. Его цель — как можно скорее оказаться в Городе Бездны и затеряться там.
Так или иначе, но я от него не отстану.
Продолжая бороться с тошнотой, я вполз в кают-компанию и обнаружил, что там уже собралось немало народу. Положение тела в пространстве правилами не регламентировалось (разумеется, пока двигатели тихохода выключены), но все пассажиры предпочли «закрепиться» одинаково. Найдя в стене свободную ременную петлю, я сунул в нее локоть и принялся ненавязчиво изучать моих сотоварищей по путешествию. Сбившись в стайки по двое и по трое, они вполголоса разговаривали, а между ними медленно плавал слуга-сфероид с крошечными пропеллерами. Он перемещался от группы к группе, предлагая свои услуги. Время от времени на его экваторе начинали ритмично выдвигаться ящички, распределяя заказанные товары между пассажирами — ни дать ни взять беспилотный самолет в поисках цели, только беззвучный.
