— А Город Бездны все еще существует?
— О да… да. Конечно, многое переменилось… но не настолько. Город на месте, по-прежнему населен… и по меркам этого мира, там все по-прежнему благополучно.
— Подозреваю, вам есть что добавить.
Я взглянул вперед. Лаз расширялся, превращаясь в цилиндрический коридор с рядом овальных дверей вдоль одной стенки. Здесь все еще было темно, и у меня на душе по-прежнему скреблись кошки.
— К сожалению… да, — ответил Квирренбах. — Город очень изменился. Он почти неузнаваем и, наверное, то же происходит с Блестящим Поясом. Раньше Йеллоустоун окружали тысячи анклавов, подобно… простите, может быть, это нескромно, но мне проще говорить метафорами… подобно ожерелью из редкостных драгоценностей самой изысканной огранки — и у каждого камня свой блеск, своя игра.
Квирренбах перевел дух после столь длинной тирады.
— Теперь необходимая для жизни атмосфера поддерживается от силы в сотне станций. Остальные — заброшенные, заполненные вакуумом оболочки, молчаливые и мертвые, как сплавная древесина, а среди них плавает масса опасных обломков, которые затянуло на орбиту. Теперь все это называют Ржавым Ободом.
Я позволил своим мозгам переварить столь необычную информацию.
— А что случилось? Война? Или кому-то не понравилась… композиция?
— Нет, никакой войны не было. Может, оно было бы к лучшему. Всегда есть способ как-то прекратить войну. Прежде войны были не чета нынешним…
— Квирренбах…
Парень явно начинал испытывать мое терпение.
— Это была эпидемия, — торопливо отозвался он. — Причем весьма опасная. Но прежде чем задавать вопросы, вспомните, что я знаком с ситуацией не более вашего. Ведь я тоже здесь недавно.
— Вы знакомы с ситуацией куда лучше меня.
Миновав две двери, я подошел к третьей и сравнил номер с биркой на ключе, который дал мне Вадим.
— Что же это была за эпидемия, если она натворила таких дел?
— Это была не просто эпидемия. То есть, не в обычном смысле. Ее проявления были слишком… разнообразны. В них была изобретательность. Артистизм. Временами даже изощренность. Гм… мы уже пришли?
— Похоже, да. Это его каюта.
— Осторожнее, Таннер. Здесь могут быть какие-нибудь ловушки.
— Сомневаюсь. Вадим не похож на людей, которые привыкли думать вперед. Для этого в мозгах должны быть извилины.
Я всунул ключ Вадима в скважину и был просто счастлив, когда дверь открылась. Как только я переступил порог, включился свет, и нашим взорам предстала каюта в три-четыре раза больше моей. Освещение было тусклым из-за наслоений грязи, покрывавших лампы. Квирренбах сделал шаг следом за мной и замер в нерешительности. У него был вид человека, который вынужден спуститься в отстойник.
Впрочем, я его понимаю.
В комнате стояла невыносимая вонь немытого тела. Даже пластиковые поверхности засалились до желтизны. Едва мы вошли, на стенах ожили порнографические голограммы: двенадцать голых женщин изгибались немыслимым образом, принимая позы, невозможные с точки зрения анатомии. Одновременно хор из двенадцати томных контральто, почти неразличимых по тембру, принялся наперебой восхвалять сексуальные доблести Вадима. Слышал бы эти дифирамбы сам Вадим, который в данный момент сидел в моей каюте связанный и с кляпом во рту. Женщины продолжали болтать, но через некоторое время их жесты и намеки наскучили своим однообразием и уже не вызывали интереса.
— Судя по всему, эта комната нам и нужна, — заметил Квирренбах.
— Бездна вкуса.
— Не знаю — некоторые из пятен весьма любопытно расположены. Только зря владелец стилизовал интерьер под отхожее место — это уже не модно! — он оттянул в сторону маленькую задвижку рядом с собой, касаясь ее кончиками пальцев — и распахнул иллюминатор, изнутри покрытый слоем грязи, а снаружи исцарапанный микрометеоритами. — Однако, у него тут еще и вид из окна. Хотя вряд ли стоящий.
Некоторое время я молча смотрел в иллюминатор. Оттуда была видна часть корпуса корабля, по которой то и дело пробегали яркие фиолетовые вспышки. Даже на ходу бригада сварщиков продолжала ремонтные работы на корпусе «Стрельникова».
— Не стоит задерживаться здесь сверх необходимого. За дело. Каждый начинает от своей стенки, двигаемся друг другу навстречу — возможно, найдется что-нибудь занятное.
— Хорошая мысль, — отозвался Квирренбах.
Я последовал собственному совету. Вдоль всех стен и в нишах выстроились многочисленные шкафчики — очевидно, эта комната когда-то служила кладовой. Для тщательных поисков времени не было, однако в мой кейс и глубокие карманы Вадимова сюртука перекочевала масса вещиц, которые показались мне мало-мальски ценными — как-то: горсть-другая драгоценных камешков и украшений, несколько информационных монокуляров, миниатюрных голо-фотокамер и брошей-переводчиков. Все это Вадим вполне мог вытянуть из пассажиров «Стрельникова», тех, что побогаче. Одним из моих трофеев стал любопытный экземпляр часов — путешественники предпочитают не брать их с собой, отправляясь в межзвездные рейсы. Помимо всего прочего, эти часы были калиброваны на время Йеллоустоуна и снабжены серией циферблатов в виде концентрических орбит, по которым вместо стрелок толчками двигались крошечные изумрудные планеты.
Я застегнул браслет на запястье и с удовольствием ощутил их вес.
— Вы не можете просто так похищать его вещи, — вяло пробормотал Квирренбах.
— Вадиму никто не запрещает подать жалобу.
— Дело не в этом. То, чем вы занимаетесь, ничуть не лучше, чем…
— Вы всерьез вообразили, что он купил хоть одну из этих побрякушек? Все они украдены, и явно не только у наших попутчиков.
— Но кое-что могло быть украдено недавно. Нам следует приложить все усилия, чтобы вернуть эти вещи законным владельцам. Вы со мной согласны?
— В отдаленном будущем — теоретически да, — туманно отозвался я, не прекращая раскопки. — Но мы никогда не узнаем, кто был их владельцами. В кают-компании претендентов не нашлось. А если разобраться, вам-то какое дело?
— Это называется остаточными следами совести, Таннер.
— После того, как этот мордоворот вас чуть не угробил?
— Принципы остаются принципами.
— Ладно. Если боитесь, что не сможете спать спокойно, я сам разберусь с его барахлом. И в конце концов: я что, просил вас составить мне компанию?
— Пожалуй, нет… — на его физиономии отразилась мучительная борьба чувств. Глаза лихорадочно изучали содержимое какого-то ящичка, после чего он выудил оттуда носок и печально на него уставился.
— Черт побери, Таннер… Надеюсь, вы не ошиблись относительно его… реального веса.
— Думаю, об этом можно не беспокоиться.
— Вы точно уверены?
