— Нищенствующие считали, что это займет несколько дней.
— Они предпочитают перестраховаться. День или два — этого вполне хватит, чтобы выгнать вирус. Если только вирус ему знаком, — Зебра ласково похлопала по белому корпусу аппарата. — Но он постарается. Ну как, теперь сможете спать спокойно?
Мне нужно найти Рейвича, твердил я себе. Значит, нельзя терять времени — ни единого часа. Я уже потерял полночи с тех пор, как прибыл в Город Бездны. Но на то, чтобы выследить Рейвича, потребуется не один час, а может, и не один день. Чтобы продержаться, мне необходимо залечить свежие раны. Вот славно будет, если я сыграю в ящик от усталости, поймав Рейвича на мушку! Впрочем, на его месте я бы все равно не спешил смеяться.
— Я подумаю об этом, — отозвался я.
Как ни странно, но на этот раз Небесный Хаусманн мне не приснился — может быть потому, что я рассказал об этом Зебре?
Мне приснилась Гитта.
Я думал о ней постоянно — с тех пор, как проснулся в Айдлвилде. Стоило мне вспомнить о ней — о том, как она была красива, о том, что ее больше нет, — и боль, словно от удара кнутом, прожигала меня насквозь. Ее голос звучал у меня в ушах, я ощущал ее аромат, как будто она стояла рядом и внимательно слушала, когда я по настоянию Кагуэллы давал ей очередной урок. Не думаю, что эти воспоминания покидали меня хотя бы на минуту, с тех пор как я прибыл на Йеллоустоун. В лице каждой женщины, что попадалась навстречу, я искал сходство с Гиттой — пусть даже не всегда осознавал это. Я не снимаю с себя ответственности за смерть Гитты. И все же ее настоящим убийцей был Рейвич.
Я очень редко размышлял о событиях, которые привели к ее гибели, и почти не вспоминал о том, как это произошло.
Теперь эти воспоминания обрушились на меня во сне.
Само собой, этот сон был совсем иным. Во-первых, события жизни Хаусманна обычно проигрывались в моей голове в строгой хронологической последовательности. Во-вторых, то, что я видел, далеко не всегда совпадало с моим представлением об этом человеке. Но мои настоящие сны были отрывочными и спутанными — обычные человеческие сны. И сон, в котором я участвовал в экспедиции по Полуострову и засаде, закончившейся гибелью Гитты, не напоминал документальную съемку — в отличие от снов о Небесном. Но когда я проснулся, мне показалось, будто этот сон открыл дорогу целому потоку воспоминаний, которые я считал утраченными. Утром я смог подробно осмыслить все, что произошло тогда.
Последнее, что я помнил довольно ярко — это визит на корабль ультра, во время которого я сопровождал Кагуэллу. Тогда капитан Оркагна предупредил нас, что Рейвич задумал нападение на Дом Рептилий. Если Оркагна не лгал, Рейвич продвигался через джунгли на юг. Ультра отслеживали его путь по излучению тяжелого вооружения, которое нес с собой его отряд.
К счастью, Кагуэлла довольно быстро провернул все дела с ультра. Уже тогда он изрядно рисковал, посещая висящий на орбите корабль, а неделю спустя это стало бы практически невозможным. Награда за голову Кагуэллы достигла таких размеров, что некоторые из фракций, до сих пор сохраняющих позицию нейтральных наблюдателей, объявили, что перехватят любое судно, где он предположительно находится, а в случае отказа выдачи — просто собьют. Будь ставка поменьше, ультра могли бы не обращать внимания на подобные угрозы. Но на этот раз они официально объявили о своем присутствии и уже проявляли определенную заинтересованность, прощупывая почву во время торговых переговоров с этими фракциями. Кагуэлла оказался фактически заперт на своей территории, которая постоянно уменьшалась.
Но Оркагна держал слово. Он продолжал снабжать нас информацией о местонахождении Рейвича, который приближался к Дому Рептилий, — причем сообщал координаты с той самой точностью, какой требовал Кагуэлла.
Наш план был достаточно прост. К северу от Дома Рептилий в джунглях дорог очень мало, и Рейвич уже выбрал одну из них. В одной из точек на тропе джунгли подступали к ней почти вплотную, поэтому мы выбрали это место для засады.
— Мы превратим это в экспедицию, — сказал Кагуэлла, когда мы с ним сидели в подвале Дома Рептилий, склонясь над картой, расстеленной на столе. — Это настоящая страна гамадриад, Таннер. Мы еще ни разу туда не забирались — просто не представлялось случая. Так что можем сказать Рейвичу «спасибо».
— У вас уже есть гамадриада.
— Это мелюзга, — презрительно бросил он, словно эту рептилию вообще не стоило держать в террариуме. Я не сдержал улыбки, вспомнив, как он торжествовал, когда поймал ее. Чтобы поймать гамадриаду, какой бы величины она не была, требуется настоящее мастерство. Но он хотел большего. Он был настоящим охотником, страстным и ненасытным. Всегда существовала более крупная добыча, и он не мог успокоиться, пока не добивался своего — но после этого непременно должно было появиться нечто невиданное.
Он снова ткнул пальцем в карту.
— Мне нужна взрослая гамадриада. Вернее, почти взрослая.
— Никому еще не удалось поймать живьем почти взрослую гамадриаду.
— Тогда мне придется стать первым, верно?
— Забудьте об этом, — сказал я. — Хватит с нас и Рейвича. Раз уж представился случай, можем провести разведку, а потом, через несколько месяцев, организуем охоту по всем правилам и вернемся. У нас даже нет транспорта, на котором можно вывезти взрослую змею — мертвую. О живой я не говорю.
— Я уже думал об этом, — ответил Кагуэлла. — И даже кое-что сделал, чтобы решить эту проблему. Дай-ка я тебе кое-что покажу, Таннер.
Во мне зашевелилось скверное предчувствие.
По лабиринту коридоров мы прошли на другой подвальный уровень Дома Рептилий. Здесь находился подземный виварий — сотни огромных застекленных террариумов, оборудованных увлажнителями и температурным контролем, чтобы рептилии чувствовали себя как дома. Большинство тварей, обитающих за этими «витринами», привыкли ползать в полумраке, который царит под пологом леса. Тщательно подобранные виды местной растительности дополняли картину, максимально приближая условия к природным. Самый крупный террариум вмещал в себя ряд ступенчатых каменистых водоемов, куда предполагалось поместить пару боа-констрикторов, но их эмбрионы погибли несколько лет назад.
Строго говоря, рептилии Окраины Неба рептилиями не были. Впрочем, земные рептилии — лишь один из бесконечного множества путей, которым может идти эволюция.
Самые крупные беспозвоночные Земли — спруты и им подобные — обитают в морях, но на Окраине Неба беспозвоночные завоевали не только море, но и сушу. Никто не знает, почему местная эволюция пошла по такому пути. Наиболее правдоподобной выглядит версия о некоей глобальной катастрофе, в результате которой океаны «съежились» примерно до половины прежней величины, обнажив шельф. Формы жизни, обитающие на их периферии, получили мощный стимул к адаптации на суше. Но поскольку эволюция на тот момент еще не дошла до «создания» позвоночника, ей пришлось обходиться без него. Это был трудный и долгий процесс. Однако животный мир Окраины Неба представлен исключительно беспозвоночными. У гамадриад — самых крупных обитателей планеты — форма тела сохраняется лишь за счет давления, возникающего при циркуляции внутренних жидкостей, которые перекачиваются чуть ли не сотней сердец, разбросанных по всему объему тела. Эти твари хладнокровны — то есть температура их тела изменяется вместе с температурой окружающей среды. На Окраине Неба не бывает зим, при которых могли бы выжить лишь создания типа млекопитающих. Что же касается рептилий, то они, как и полагается хладнокровным, двигались медленно, питались редко и жили очень долго. Самые крупные из них, королевские кобры, даже не умирали в обычном смысле. Они просто изменялись.
