Главное, ни ногой отныне ни в Предивинск, ни в Куруман. Да и
нужды нет: домишко законным образом продан-таки крутому риэлтору Ванятке
(каковой, и к бабке не ходи, уже начал шарить по особнячку с ломом наперевес,
ковыряя все места, где можно подозревать тайник — вдруг да еще осталось
что-то?).
Все вроде бы в ажуре. Евтеев остается занозой, но не
особенно и страшной. К тому же полной определенности нет, он еще и помереть
может запросто, что никак не повергнет Смолина в горькие рыдания. Золотишко
отдадут не сегодня-завтра. Татарин точно не жилец. Все вроде бы благополучно
утряслось.
Самое смешное, что Смолин, прислушиваясь к себе, временами
чувствовал некую смутную тоску и внутреннюю опустошенность. Он словно бы достиг
вершины. Звездный час остался позади. Любой антиквар согласится, что стать
обладателем сразу семи подлинных яиц Фаберже — это вершина, пик карьеры.
Непонятно даже, что теперь нужно найти, чтобы превзойти это достижение. Куда
двигаться дальше по служебной лестнице фельдмаршалу? Да некуда, просто никаких
более старших чинов в воинских уставах не предусмотрено. Что бы ни свершил,
помрешь, один черт, тем же фельдмаршалом…
Правда, эти душевные терзания были не такими уж и сильными.
Смолин не собирался тяготиться всерьез этакой лирикой — особенно теперь, когда
перед владельцем яиц Фаберже, пусть даже и чистейшим перед законом, встают
серьезнейшие жизненные проблемы, о каких прежде и не думал…
— Ты почему не ешь? — разогнал его невеселые мысли
озабоченный голосок Инги.
Так заботливо это прозвучало, что и в самом деле хоть
умиляйся. После возвращения из Курумана как-то само собой так получилось, что
Инга к нему перебралась с изрядным количеством пожитков, начиная с компьютера и
заканчивая дурацкой сиреневой лягушкой из какой-то ворсистой синтетики,
размером с доброго пуделя. И началось, выражаясь шершавым языком юриспруденции,
совместное ведение хозяйства. Нельзя сказать, чтобы Смолину это не нравилось.
Он реагировал, в общем, положительно. Одного побаивался: как бы не нагрянула в
гости гражданская теща посмотреть, к кому же ушла ее кровиночка, начавши
совершенно взрослую жизнь.
Визита гражданского тестя он как раз не опасался: Инга
скуповато делилась фамильными секретами, но все же давно удалось узнать, что
папаша, субъект не особенно и приглядный, от них давно уже слинял, и слава
богу. Зато маменька с высшим гуманитарным образованием как раз наличествовала —
и, судя по тем же скупым обмолвкам, о реальном возрасте нынешнего дочкиного
сожителя представления не имела. Учитывая, что она вроде бы моложе Смолина, и
значительно, можно было, теоретически рассуждая, ожидать коллизий. Педофилию,
вот радость-то, в данном конкретном случае ни за что не пришьешь, но неприятные
беседы возможны. От гуманитариев женского пола, сформировавшихся как личности
при советской власти и не вписавшихся в рыночную экономику, можно справедливо
ожидать весьма даже бурной реакции на этакую дочкину личную жизнь. Ладно, авось
не найдет и не выследит, а стыд не дым, глаза не выест…
— Потом поем, — сказал Смолин, все еще под
воздействием тех самых невеселых мыслей.
— Есть надо регулярно, — наставительно сказала
Инга. — Желудок посадишь. Тебе не двадцать, в конце-то концов.
Смолин ухмыльнулся про себя. Занудством это никак не
отдавало, просто, надо полагать, включился извечный механизм хозяйки. Ладно,
переживем, не напрягает…
— Сейчас поем, — сказал он. — Правда.
Закончила? Дай глянуть.
Инга принесла ему несколько извлеченных из принтера листков,
рядом на диван не села, устроилась в кресле, исподтишка косясь с настороженным
нетерпением, свойственным всем творческим людям, жаждущим в первую очередь
похвалы.
Смолин одолел восемь листочков быстро. Ничего не скажешь,
изложено завлекательно и грамотно, в лучших традициях нынешней
американизированной журналистики: захватывающая история про то, как один
человек (даже не упоминается, что человек этот шантарский, молодец, девочка,
все правильно) абсолютно законно, на трудовые сбережения, прикупил в Курумане
ма-аленький такой домик, а в домике оказался спрятан клад, старые золотюшки
стоимостью в четверть миллиона рублями. И все бы ничего, но про клад прознали
два брата-акробата, один расписной по самые уши, другой, наоборот,
патентованный интеллигент — и, обуреваемые лютой жаждой наживы, предприняли
кучу насквозь уголовных деяний, причем под занавес сидевший брат прирезан сроду
не сидевшего. Этакий мексиканский сериал на фоне родных провинциальных
пихточек, пьющих сантехников и прохудившихся крыш. Читателя, даже привыкшего к
самым убойным и заковыристым сенсациям, должно все же зацепить, в том числе и в
столице, куда Инга собиралась статейку заслать параллельно с публикацией в
Шантарске.
— Ну как? — настороженно спросила Инга, глядя в
сторону с показным равнодушием.
— Отличная работа, — сказал Смолин. —
Серьезно. Можешь романы писать. Нет, правда, все отлично. И читатель визжать
будет, и никаких ненужных подробностей нет. — Он ухмыльнулся. — Ох,
боюсь, в Курумане, да и не только там, настоящая эпидемия вспыхнет, начнет
народишко по чердакам с ломом шастать, рыться где только можно… Но это уже не
наша печаль… Что ты такая надутая?
— Да ничего подобного…
— Не ври, — сказал Смолин. — Факт имеет место
быть… Иди сюда.
После короткого колебания она все же устроилась рядом со
Смолиным на обширном диване. Приобняв ее левой рукой, Смолин заглянул девушке в
лицо. Она чуть отвернулась с тем же печальным видом.
— Ах во-от оно что… — протянул Смолин,
улыбаясь. — Сенсация сия хлипковата и слабовата… Нам бы чего позвонче? Нам
бы бабахнуть репортаж о находке фаберовских чудес… Правильно я мысли читаю?
Она легонько кивнула.
— Какая ж ты еще маленькая… — сказал Смолин с той
предельно допустимой долюшечкой нежности, которую мог себе позволить. —
Понимаю, хочется до жути. Но нельзя, милая, нельзя. Никак нельзя. Никаких яиц
нет. Вообще.
— Но ты же будешь их продавать?
— Через год. Если не через два.
— Почему? — Инга смотрела с неподдельным
изумлением. — Это же миллионы долларов…
— Тебя что, алчность гложет? Хочешь много большущих
брюликов, «Бентли» и трехэтажный дворец вместо этой хибары?
— Ну не так чтобы жажду… Но ты ж антиквар. Это твой
бизнес. А уж такой товар…
Смолин вздохнул искренне и заунывно, словно фамильное
привидение какого-нибудь английского замка.
— В том-то и беда, что я антиквар, смею думать, не из
хреновых, — сказал он грустно. — И прекрасно разбираюсь в проблеме…
Милая, мы с тобой оказались в положении Бена Гана…
— Кого?
— «Остров сокровищ» читала?
— Не-а, — безмятежно ответила Инга.
Смолин ничего не сказал и никаких особенных эмоций не
ощутил. Он просто-напросто, далеко не в первый раз, уже привычно констатировал
про себя: «Другое поколение». Другое, и ничего тут не поделаешь…
