Волкоящер замер, чуть прикрыл веки, наблюдая за тем, как явившиеся с неба начали быстро перемещаться по твердой площадке, изучая останки тех, кто уже не двигался. Кто по воле его, властителя болот, превратился в мясо. Он не нервничал из-за добычи. Голод можно терпеть, а за едой он вернется позже, когда эти существа успокоятся, забудут про палки с красными иглами, уснут...
Весть о том, что спецназовцы «Ниагары» обнаружили на Саванге живого Руди Вебера и везут его обратно на Рапиду, заставила Катрин Уилсон выпустить из рук емкость с физраствором. Девушка бессмысленно посмотрела на груду осколков, на мокрое пятно... Опустилась на стул, свесила руки.
Несправедливо. Как это несправедливо!
Вокруг бегали и радостно галдели люди – врачи, санитары, даже пациенты клиники, пострадавшие во время налета фринов на военную базу. Теперь все окончательно забыли и про неудачи первых дней войны, и про собственные раны. Только она одна сидела на стуле, тупо глядя перед собой, не разделяя всеобщего радостного возбуждения.
Несправедливо... Сразу же вспомнилось, как нехорошо прощались с Кириллом перед вылетом «Москита» в разведполет. Тогда она распсиховалась, устроила глупый скандал. А что оставалось делать? Как было удержать его?
Никак. Катрин знала, что не сможет удержать Соболевского. Кирилл получил приказ от командования бригады, и его корабль должен был сделать то, что сделал. А ей? Ей оставалось бороться за себя и за будущего ребенка, бороться до конца... Вопреки всему, зная, что проиграет. Потому что для ее мужчины не существовало выбора.
Слезы навернулись на глаза Катрин, когда она вспомнила, как теплая нежная волна толкнула ее в грудь и в голову – там, возле космодрома, за считаные минуты до старта «Москита». Женщина была уверена – вопреки тому, что Кирилл находился далеко, она поймала его зов, почувствовала его любовь. Конечно, Соболевский тоже переживал, что все получилось так, что прощание вышло нехорошим, неправильным. Он, стоя возле корабля, думал о ней. Соболевский послал ей теплую волну – свою нежность. Она ответила всем сердцем, всей душой и была уверена, что ночной ветер донес ее чувства до Кирилла.
А потом, спустя много часов после того, как разведывательный корабль ушел к созвездию Южного Креста, исчез из поля зрения локаторов где-то возле Гакрукса, она еще раз почувствовала такую же волну. Нет, не совсем такую. Во второй раз это было что-то невообразимо нежное и горькое, такое трогательное, что она замерла на месте, даже задохнулась. Потому что во второй раз горячая волна толкнула не в сердце, не в голову – в живот. Это было очень сильное чувство, она не могла ошибиться. Кирилл разговаривал со своим будущим ребенком.
Он знал!!! Непонятно, непостижимо как, но он знал! Кирилл обращался к своему будущему малышу, и она, мать, не могла не почувствовать эту нежную, ни с чем не сравнимую волну любви. К горлу подкатил комок...
Затем все оборвалось – резко, разом. Тогда вдруг захотелось кричать от боли, от обиды, отчаяния. Кричать, биться в истерике, умолять небо, богов, кого угодно, чтобы исправили то, что случилось. Повернули историю в другое русло. Изменили линии судьбы. Спасли.
Горячая нежная волна резко оборвалась, и Катрин в ту же секунду поняла: Кирилла больше нет. Нет и никогда не будет.
Когда все это произошло, как раз начиналась ее смена в госпитале. Уилсон только-только добралась от дома до амбулаторного комплекса, начала переодеваться, натянула халат. А потом без сил опустилась на стул и долго сидела, остекленев, тупо глядя перед собой.
Кирилла больше нет. Она знала это абсолютно точно. Перед смертью он через пространство дотянулся до своего ребенка, видимо, что-то хотел сказать на прощанье. И все. Теперь – точно все...
Она забыла и про смену, и про больных. Долго-долго сидела на стуле, бессмысленно уставившись в пустоту. Ничего не видела вокруг. Как ни странно, не было ни слез, ни истерики. Быть может, если бы удалось заплакать, стало бы легче. Легче?
Она смотрела перед собой, но ничего не различала. Внутри не было ни мыслей, ни эмоций, ни желаний. Только пустота. Бесконечная пустота...
Прошли тысячи лет, прежде чем она смогла найти в себе силы, чтобы подняться со стула. Механически, не понимая, что делает, застегнула пуговицы халата, вышла из ординаторской.
…Катрин кого-то осматривала, давала советы, выслушивала чужие просьбы и проблемы, но все это происходило не с ней. Если бы кто-то спросил: о чем она только что говорила и с кем, Уилсон не услышала бы вопроса. А если бы услышала, то не смогла бы ответить.
День шел где-то за тонкой стеклянной перегородкой, отделившей Катрин от всего внешнего мира. Внутри остались только она, малыш и гибель Кирилла. Снаружи – оживившиеся пациенты госпиталя, радостные коллеги. Пятый флот адмирала Борисова расчленил вражескую группировку, и теперь ударные корабли проводили тотальную зачистку Угольного Мешка, в то время как мобильные группы ликвидации сопровождали уцелевшие звездолеты фринов, не позволяли им оторваться от погони, уйти безнаказанными.
Все это ничуть не волновало Катрин. За общую радость, за эту победу заплатили неправильную, невероятно высокую цену.
Кирилла больше нет. Наверное, Катрин Уилсон была одной из немногих на Рапиде, кто ненавидел адмирала Борисова и генерал-лейтенанта Кравца. Наверное, все остальные считали героем командующего пятым флотом. Но он отдал за победу несоразмерную плату, и Катрин не смогла бы такое простить. Никогда.
А потом начальник реанимационного отделения в присутствии Кэт сказал о том, что с Саванга возвращается спецназ. «Ниагара» везет Руди Вебера на Рапиду.
Тут-то Катрин и выпустила из рук стеклянную емкость, без сил опустившись на стул. Второй удар, конечно, не был сильнее первого, но в глазах потемнело. Кирилл погиб, а Вебер возвращается. С этой минуты Катрин не могла думать ни о чем другом. Несправедливо. Вдвойне несправедливо. Вебер, ударивший Соболевского кулаком в лицо, вернется, будет вместе со всеми радоваться победе над фринами, а Кирилл никогда не увидит своего ребенка...
Ненависть к адмиралу Борисову отошла на второй план, теперь Катрин знала имя другого человека, которого ненавидела еще сильнее. Позабыв обо всем, она оставила госпиталь и пациентов, бросилась из здания наружу, побежала в сторону посадочного поля, прямо так – в белом халате. Она хотела, она должна была выкрикнуть в лицо Веберу все, что о нем думает! Только так!
Злоба и ярость поглотили все остальное, даже на время отогнали пустоту, казалось бы, прочно поселившуюся внутри.
...К посадке транспортного корабля девушка не успела: судно опустилось на дальней площадке, до которой от госпиталя за пять минут не домчишься. Когда запыхавшаяся, с красными от гнева щеками Катрин подбежала к нужному сектору космодрома, группа солдат уже выбралась из клетушки лифта.
Уилсон не знала никого из прибывших, кроме единственного. Вебера она разглядела не сразу, хоть он отличался от всех прочих – шел без оружия, в центре живого кольца, какой-то похудевший, черный. Шел и смотрел себе под ноги, а солдаты «Ниагары» двигались вокруг него, держа наготове лазерные автоматы. Так, словно охраняли Вебера. От кого?! От нее?! От Катрин?!
