Можно было, конечно, двинуть в этот самый пригород на
машине, что отняло бы несколько минут, но Смолин из мелочной предосторожности
оставил «Паджерик» в центре Предивинска, чтобы не светиться.
Настроение, впрочем, было не таким уж и унылым. Во-первых,
вскоре предстояло обрести приличную груду «скифья», сулившего нешуточную
прибыль. Во-вторых, ожидая в центре Предивинска, возле мелкого базарчика,
отправившуюся по своим журналистским надобностям Ингу, он не потерял времени
зря. Как и подобает хваткому антиквару, случая не упустил. Углядев среди бабок
с пучками редиски и пластиковыми ведрышками маслят подвыпившего деда,
разложившего на брезенте всякий железный хлам вроде старых замков, гаечных
ключей и вовсе уж непонятных ржавых хреновин, перекинулся с ним парой слов – и
уже через минуту оба энергично двинули к деду домой. Через четверть часа Смолин
за смешные по шантарским меркам деньги стал обладателем почти неношеных галифе
с гимнастеркой (конец сороковых, п/ш), трех фарфоровых статуэток (те же
времена, фарфор не битый, повезло), полузабытого ныне романа Жюля Верна
«Завещание чудака» («виньетка», издание сорок первого года) и серебряной
чарочки с чекухами германской империи. Уже собравшись уходить, он вдруг
обнаружил, что к старому серванту в углу варварски приколочена гвоздем
здоровенная, чуть ли не в ладонь бронзовая кокарда, какую носили в некоторых
полках австро-венгерской армии, – двуглавый орел с мечом и скипетром в
лапах. Убедившись, что странный заезжий горожанин готов и за эту дрянь кое-что
заплатить, дедок кокарду в два счета отодрал. Если не считать дыры от гвоздя,
состояние у нее было идеальное, разве что почистить следовало. Настоящий
антиквар, как уже неоднократно подчеркивалось, не должен пренебрегать любой
мелочью, поскольку продать с некоторой прибылью можно все. Тем более что
конкретный покупатель на кокарду заранее имелся – один из шантарских
профессоров, питавший пламенную страсть к любым подлинным предметам,
происходившим из Австро-Венгерской империи. Дед у него был, изволите ли видеть,
австро-венгр, заброшенный в Шантарск перипетиями первой мировой да так тут и
прижившийся…
«Пазик» описал широкую дугу, выкатил на обширное немощеное
пространство, обрамленное покосившимся забором, затормозил с визгом и
скрежетом. Судя по бодрой реакции утрамбованных аборигенов – конечная.
Дождавшись, когда задняя площадка опустеет, Смолин подхватил не особенно и
объемистую сумку с недавней добычей, спустился наземь и подал руку Инге.
Огляделся. С двух сторон тянулись высокие, протяженные сопки
с пологими, заросшими сосняком склонами, а меж ними на пространстве шириной с
километр, вольготно располагался пригород: серые унылые «хрущевки»,
классические двухэтажные дощатые домишки, избушки с огородами и палисадниками,
какое-то здание складского облика с неразличимой отсюда вывеской и наглухо
запертыми железными воротами. Там и сям лениво валялись беспородные собаки,
бродили куры, в тенечке устроилась дебелая свинья. Стояла тишина, воздух был
чистейший, хоть в загазованные мегаполисы его продавай в цистернах, безмятежно
и величаво зеленел густой сосняк со значительными вкраплениями то ли елок, то
ли пихт, над головой расстилался лазурный небосклон с белым разлохматившимся
следом самолета. Классическая глушь: безмятежная, сонная, ленивая… Смолин не
был восторженным интеллигентом, а потому умиляться всей этой очаровательной
патриархальности не стал, он попросту стал высматривать нужный ему дом.
Насколько он разглядел таблички и номера, искомой была вон та «хрущевка», где у
одного из подъездов стоял двухдверный «ГАЗ-69».
– Ты меня возьмешь? – спросила Инга, в отличие от
Смолина, озиравшаяся с откровенным восторгом.
– Нет, – ответил Смолин. – Вон, видишь
лавочку? Там ты посидишь, пока я закончу.
– Не доверяешь? – прищурилась девушка с некоторой
обидой.
– Что за глупости, зайка, – сказал Смолин. –
Я б тебя и брать не стал, если б не доверял…
– А что ж тогда?
Смолин склонился к ее уху, сказал веско:
– Исключительно забота о тебе, верь не верь… Понимаешь,
милая, эта негоция, которой я тут заниматься собираюсь, все же явственно
попахивает нарушением закона. Мало ли что… Постой уж на всякий случай в
сторонке, чтобы тебя там не было ни в каком качестве. Я-то привык выпутываться
из всевозможных непоняток, а у тебя такой привычки нет… Уяснила?
– Тебя что, арестовать могут?
– Типун тебе на язык, – сказал Смолин без
улыбки. – Да нет, не жду я таких уж пакостей, но все равно – береженого
бог бережет, а небереженого конвой стережет. Есть вещи, которые нужно делать
автоматически – ну, как «переходя улицу, оглянись по сторонам». Ежели покупка
из-под полы неучтенной археологии носит хоть малейшие признаки незаконности –
следует держать ухо востро… Ладно, я быстренько. Посиди пока.
Он поставил рядом со скамейкой сумку, одернул пиджак. Вид у
него был не то чтобы представительный, но безусловно приличный и располагающий
к себе. Аккуратный легкий костюмчик, не дорогой и не дешевый, глаженая белая
рубашечка в полоску, очки (с простыми стеклами) и серый берет. Положительно,
городской интеллигент из небогатых бюджетников. Очки, как и берет, между
прочим, здорово меняют внешний облик – и сбивают с толку тех, кто в другом
обличье тебя не видел. Нехитрый прием, но порой очень действенный…
Аккуратно заправив под пиджак ворот рубашки, Смолин
мимоходом коснулся локтем твердой выпуклости под мышкой (впрочем,
кобура-оперативка снаружи совершенно незаметна). Бумажник с документами
покоился в левом внутреннем кармане, тщательно застегнутом на пуговичку, в
правом, точно так же застегнутом, помещался конверт с деньгами. Триста тысяч
были в рыжеватых «пятерках» и места занимали немного, так что карман совершенно
не оттопыривался. В левой руке у него был свернутый полиэтиленовый пакет с логотипом
одного из шантарских магазинов – достаточно объемистый и прочный, чтобы без
хлопот уместить в него все здешние приобретения, ну, а газеты для упаковки у
хозяина, надо полагать, найдутся…
Тишина и благолепие. Вокруг – ни единой живой души, если не
считать терпеливо сидевшей на лавочке Инги. Даже если в автобусе был «хвост»,
укрыться ему для наблюдения было бы решительно негде. Стоп, стоп, одернул себя
Смолин. Не стоит доводить разумные предосторожности до паранойи. Чересчур
громоздкая и сложная ловушка для товарища Летягина – выманивать для не вполне
законной сделки аж в Предивинск, подставлять безукоризненного Евтеева… у
которого самый настоящий паспорт с предивинской пропиской. К тому же речь идет
не о каком-нибудь парабеллуме в исправном состоянии (на котором, кстати,
погорел Коляныч, тоже не малое дите), а об археологической копанке, с помощью
которой, строго говоря, неимоверно трудно пришить серьезную статью. Так что не
стоит усугублять…
Он вошел в обшарпанный подъезд, где изрядно пованивало
кошками и пригоревшей капустой, морщась, поднялся на третий этаж, не мешкая
надавил кнопочку старомодного звонка. Внутри протяжно задребезжало. Очень
быстро послышались шаги, и дверь – без всяких вопросов изнутри – распахнулась.
Перед Смолиным стоял Николай свет Петрович Евтеев, в дешевеньком спортивном
костюме с отвисшими коленками. На лице провинциального интеллигента
изобразилась нешуточная радость, и он проворно отступил:
