– Но позвольте, как же так…
– Господи, вы же музейщик, – сказал Смолин. –
Что, никогда в жизни не слышали об индустрии подделок? Это все, без исключения
– новоделы, причем не особенно искусной работы.
– Вы точно уверены?
– Профессия такая, знаете ли, – сказал
Смолин. – Давненько ею занимаюсь. По фотографиям, конечно, нельзя было
определить, но вот так, вживую и гадать нечего.
– Но ведь окись…
Печально усмехнувшись, Смолин огляделся в поисках
подходящего орудия труда. Не усмотрев ничего полезного, взял со стола свою
одноразовую зажигалку, перевернул в пальцах, взял ближайшую «древность» и,
ловко орудуя краешком зажигалки, в два счета соскреб на газету чуть ли не весь
слой «окиси», рыхлой комковатой, ненатуральной. Послюнив кончик носового
платка, с силой потер впадину – после чего на темном металле не осталось ни
одной зеленой крупинки. Продемонстрировал вещицу и платок Евтееву:
– Видите? «Вековая окись» эта в два счета изготовляется
из немудреных химикатов, которые можно за копейки купить в любом приличном
хозяйственном магазине. Крепенько наколол вас кто-то. Если он еще в пределах
досягаемости и вы заплатили хорошие деньги – стоит быстренько его найти и
набить морду…
– Но постойте! Те вещи, что я привозил в Шантарск…
– Вот как раз те были самыми доподлинными, –
сказал Смолин. – Зато вот это, – он небрежно, не глядя, дернул
подбородком в сторону кучки: – фуфло законченное. Видывал я подделки и
убедительнее…
Рывком поднявшись из кресла, Евтеев прошелся по комнате,
точнее, сделал по паре шагов вправо-влево. Резко повернувшись подошел к окну,
рывком распахнул занавески и уставился на улицу. Смолин, честно признаться,
особого сочувствия не испытывал: так оно и бывает, когда человек берется не за
свое дело, вздумав (точнее, вбив себе в голову, что непременно сумеет)
разбогатеть в одночасье. Кто ж виноват, умник захолустный…
– Значит, вот так, – протянул Евтеев снова
плюхнувшись в жалобно скрипнувшее кресло. – Фуфло… А вы знаток, Василий
Яковлевич, знаток…
Чего-то не хватало в общей картине происходящего. И Смолин
очень быстро сообразил, чего именно: жесточайшего разочарования, которое просто
обязано было отразиться на лице собеседника. Человек, рассчитывавший огрести
астрономическую по здешним меркам сумму и окончательно понявший, что не получит
ни копья, должен и держаться, и выглядеть совершенно иначе.
А потом ему пришло в голову, каким в данной ситуации может
оказаться следующий ход принимающей стороны. Он напрягся – и тут же
хладнокровно констатировал: поздно…
В прихожей уже азартно топотали несколько ног. Буквально
через секунду в гостиную ввалилась, показалось сначала, целая толпа, но тут же
ясно стало, что вторгшихся всего-то трое.
Самый из них неопасный и неинтересный, малец лет
четырнадцати, остался у двери, таращился на Смолина с чуточку комичной смесью
гордости и нешуточного возбуждения. Второй, здоровенный лоб лет двадцати пяти,
по роже видно, выполнял тут функции «группы физической поддержки» – и, в общем,
ясен был как таблица умножения, достаточно было одного взгляда на его
низколобую, не обремененную интеллектом рожу.
А вот третий был самый здесь опасный – пусть и невысокий,
пусть и щуплый, мозгляк мозгляком. Тот специфический жизненный опыт, которого
Смолин нахлебался досыта не по собственному желанию, мгновенно о себе напомнил.
Ручаться можно, что не ошибся: некоторая худоба лица, этакая обтянутость кожей
скул, взгляд, выражение глаз, улыбочка, общее впечатление… Старый зоновский
сиделец – причем, очень похоже, совсем недавно пришедший от «хозяина»…
Прошлое, казавшееся навсегда забытым, нахлынуло на Смолина,
как порыв ледяного ветра, он подобрался, как зверь, готовый к схватке за
выживание.
Какое-то время стояла напряженная тишина.
– Не покупает, а? – без улыбки сказал щуплый.
– Не покупает, – чуть шутовски развел руками
Евтеев. – Оне нашим товаром брезгуют…
Тон у него был, вопреки ожиданиям, ничуть не подхалимский,
не подчиненный. Смолин неотрывно смотрел на них на всех – и помаленьку начал
находить определенное сходство меж Евтеевым и Щуплым: несомненная похожесть
лиц, даже голосов, нечто неуловимое в манере держаться, осанке… Он, конечно, мог
и ошибаться, но сходство очень уж явно просматривалось. Родственнички, блин…
Щуплый вынул руки из карманов – пальцы украшены целой
коллекцией наколок-перстней, и, надо сказать, серьезных, легко расшифрованных
тем, кто понимает. Никак не первоходок, видно, что не одну дюжину коц истрепал…
Тихий щелчок – и из кулака Щуплого выскочило блестящее
лезвие ножа, больше напоминавшего шило. Ни к чему мирному такая вот зоновская
самоделка изначально не предназначена, смастрячена для одной-единственной
задачи: воткнуться в организм на приличную глубину с самыми печальными для
организма последствиями.
Щуплый впервые улыбнулся – скупо, бегло:
– Ну что, дядя, понял расклад? Вынимай денежку и
аккуратно клади на столик. А потом можешь валить на все четыре стороны. Зуб
даю, не тронем…
Страха Смолин не испытывал – одну только злость и на этих
провинциальных разбойничков, и на себя. На себя не было особых оснований
злиться, ловушка, надо сказать подстроена качественно, весьма даже изящно и
талантливо… но все равно, он ругал себя последними словами, так было чуточку
легче.
– Ну что ты вылупился? – не сердито, не издеваясь,
скорее даже с некой печалью поинтересовался Щуплый. – Ты же вроде бы не
дурак, а? Вот и прикидывай расклад в темпе вальса. Куда ты отсюда, на хрен,
денешься? Хорошая была идейка, конечно, – кинуть тачку возле мусоров, но
получилось тебе же хуже…
Машину Смолин оставил в центре Предивинска, у длинного
одноэтажного здания купеческой постройки, где помещались милицейский райотдел,
прокуратура и почему-то райсобес. Выходит, все же был хвост? Он присмотрелся.
Пожалуй что, память и зоркий глаз не подводят: именно этот оголец, сопляк
драный ехал с ними в автобусе. Ну да, он еще в ответ на какое-то замечание
въедливой старушонки обложил ее так затейливо, что даже для нынешних времен
было чересчур…
– Ты не переживай, – Щуплый поигрывал
ножиком-шилом с плоской коричневой рукояткой. – Если б ты сюда на тачке
приехал, ничего б для тебя не изменилось… А девочка, она тебе кто? Неужто
дочурку поволок в такую даль?
– Хрен там дочурка, – прокуренным фальцетом
сообщил мальчишка. – На дочурок так не смотрят, он ее, точно, тянет…
– Тем лучше, – расцвел в улыбке Щуплый. –
Тебе, дядя, не за себя одного беспокоиться надо, а за двоих сразу, усек? Ну, ты
долго будешь мое терпение испытывать? Лавэ на стол, и вали отсюда…
– Ага, – сказал Смолин, – а ты мне – перушко
в спину?
– Окстись, блаженный, бог с тобой, – ухмыльнулся
Щуплый. – На кой мне ляд тебя мочить? Ты ж все равно ни единой живой душе
словечка не пискнешь, точно?
