Самое печальное, что он был прав. И, нимало не колеблясь,
мог отпустить Смолина восвояси целым и невредимым. Во-первых, ничего невозможно
будет доказать, номера купюр не переписаны, презумпцию невиновности никто не
отменял. Во-вторых, есть и гораздо более унылые соображения. «Эти подонки
отобрали у меня триста тысяч, товарищ майор!» И после этих слов самый тупой и
нераспорядительный мент, конечно же, поинтересуется: а как вы, собственно
говоря, гражданин Смолин, оказались в той квартирке и зачем поперлись в такую
даль из родного Шантарска, в нашу глухомань, имея в кармане триста тысяч
рублей?
И что ответить? Правду? «Видите ли, товарищ начальник, я
собирался у хозяина квартиры прикупить некоторое количество археологических
находок, которые считал подлинными…»
Большей глупости и совершить невозможно, то-то Летягин
возрадуется, а с ним и неведомый пока Икс …
– Ну, что молчишь? Прикинул хрен к носу?
– Я вот думаю… – сказал Смолин. – Вы,
оба-двое, часом, не родня? Что-то похожи…
Евтеев и Щуплый улыбчиво переглянулись, Щуплый покивал:
– Соображает, интеллигент, хоть и очки надел… Ну да.
Вот лично я – его беспутный братец, как в рóманах. Читал, наверно? Вот
так и мы с Николашей: он подался по умственной части, а я – по бродяжьей… Тебе-то
что с того?
– Значит, два брата-акробата… – произнес Смолин
медленно. – А кто придумал?
– А какая тебе разница, прохожий? Ты, главное,
побыстрее вынимай денежки, клади на стол – и можешь сваливать… Точно тебе
говорю, уйдешь целехоньким.
– Слышь, Татарин, – проникновенно сказал
верзила, – дай я ему пару раз…
– Цыц под лавку, – сказал Щуплый, он же Татарин,
вроде бы беззлобно и даже ласково, но облом заткнулся моментально. – Если
ты ему дашь пару раз, ему будет больно, лялька любить не будет… О! Сейчас Мишаня,
пацаненочек наш, сбегает вниз и культурненько попросит ляльку подняться в хату.
Она наивная, ничего такого не подозревает, она пойдет…
Вася, тебе это нужно? Чтобы мы тут с лялькой во что-нибудь
занятное поиграли, коли ты добром деньги выложить не хочешь? Или ты такой
козел…
– За козла ответишь, – грубо сказал Смолин.
– Чего-о? Перед кем это?
– Передо мной, – Смолин медленно поднялся (нет, не
отступили и не придвинулись, остались на прежних местах, значит, уверены в
себе), встал спиной к подоконнику, сложил руки на груди. – Татарин,
говоришь? А я – Червонец, очень приятно. Кликуху давала в семьдесят восьмом
минусинская тюрьма. Как поет Асмолов – ну чего ты вылупился, дядя? Два срока у
меня, Татарин, в сумме три судимости, а ты со мной, как с интеллигентом каким…
– Ну да? – без эмоций протянул Татарин. – И
что ж ты, сокол ясный, в подтверждение выкатишь?
– Давай подумаем, – сказал Смолин. – Ты, я
прикидываю, примерно моих лет, значит, попробуем… Савостинская пересылка,
«двадцать семь дробь пять», буркитский лесоповал… Тюлень, Азер, Люма Черный,
Барабан, Гаврило-Пивохлеб, Ляпсус, Серый…
– О! Который Серый?
– Ростовский, – ответил Смолин. – «Мама, не
горюй, идем на дно», знаешь?
– И где ты с ним тянул?
– Да там же, в Бурките, – сказал Смолин чистую
правду. – Не доводилось заезжать?
– А кто абвером командовал в Бурките?
– Тоже мне, вопрос… – пожал плечами Смолин. –
Капитан Климентьев Вячеслав Иваныч, прозвище Цыганок, сука редкостная… Я тебе
много могу рассказать про Буркит и про другие места тоже… Устроим вечер
воспоминаний?
– Не стоит, – отмахнулся Татарин. – К чему…
Бродяга?
– Один на льдине, – сказал Смолин.
– Тем лучше, прохожий, тем лучше… – усмехнулся
Татарин одними губами. – Один на льдине – это все ж не деловой, есть
серьезная разница, а? За тебя меня на спрос не потянут, так что ничего особенно
не меняется… Капусту выкладывай, Червонец, не тяни. И линяй куда тебе надо.
Извини, не буду размякать душой оттого, что ты когда-то тоже сходил на зону. В
этой паскудной жизни, Червонец, каждый за себя, только бог за всех, но до него
далеко… Звиняй, братка, деньги нужны – а у тебя определенно не последние.
Перехитрили тебя, чего уж там, так что не ерепенься, а то я и в самом деле
Мишаню пошлю твою зайку в гости пригласить… Ну?
– Знаете что, землячки? – спросил Смолин
спокойно. – Беда ваша в том, что воспитывались вы в глухомани и от
городских ухваток давно отстали, если вообще были в курсе. В двадцать первом
веке живем, если кто запамятовал…
Он отбросил полу пиджака и одним движением вырвал из
подмышечной кобуры наган. Навел его на Татарина, коего справедливо полагал
самым здесь опасным, и сказал:
– Ну что, крести козыри, Татарин? Пальчики разожми
аккуратненько и не вздумай рукой дергать…
Он оценил собеседника совершенно правильно: тот и не подумал
глупо дергаться, ни словечка не произнес, вообще не ворохнулся, только губы
сжались плотнее да глаза сузились. В следующую секунду Татарин, не сводя глаз
со Смолина, не шевелясь, разжал пальцы, и выкидуха глухо стукнулась об пол.
– Шаг влево, – сказал Смолин, для верности указав
направление свободной рукой. – Вдоль полок с книжной премудростью, до
самой стеночки… Кому говорю!
Двигаясь медленно, будто по льду, Татарин отступал влево
бочком-бочком, пока не оказался у стены.
– Скажи своим, чтоб не дергались и смирнехонько шли к
тебе, – продолжал Смолин жестко. – Ты ж умный, Татарин, ты огни и
воды прошел… Если я тебе в лоб жахну, вряд ли кто меня искать будет по всей
великой и необъятной, ты все же, прости за прямоту, не настолько крут…
– Подошли! – бросил Татарин, привалившись плечом к
выцветшим, дрянненьким обоям. – Все ко мне подошли!
Первым сорвался с места верзила, пепеливший Смолина
взглядом, но молчавший. Следом в нешуточном испуге кинулся мальчишка, отрок
долбаный. Последним в шеренгу встал хозяин квартиры, повернулся к беспутному
братцу, вскрикнул прямо-таки моляще:
– Серега…
– Ну, что поделать, Колян. При таком раскладе… –
оскалился Татарин, не сводя глаз со Смолина. – Червонец…
– Аюшки?
– И что, стрелять будешь?
– Нет, пукать на мотив «Интернационала», – сказал
Смолин холодно. – Теперь, Татарин, послушай мой расклад… Я ж тебе говорю,
я не интеллигент и в этой жизни видывал виды… Божусь за пидараса, если что,
валить буду всех. Вплоть до щенка – свидетели в таком деле ни к чему. Вы мне
потом по ночам сниться не будете, уж точно… и вряд ли станете под окном
скрестись… У меня налаженный бизнес, Татарин, я в Шантарске не последний
человек – и ради того, чтобы так оставалось и впредь, я вас положу… Если
дернетесь.
Он видел по глазам, что Татарин к его словам отнесся очень
даже серьезно. По спине у Смолина не то что капли пота поползли – рубашка на
спине стала мокрехонькой, прилипла к подкладке пиджака.
