– Точно?
– Уж будь уверена, – заверил Смолин. – В
жизни не слышал, чтобы пропадало в тайге непонятно кем изничтоженное воинское
подразделение… – и вдруг выдохнул удивленно, громко, завороженно – Ах,
мать твою…
И застыл в нелепой позе, сидя на корточках, так и держа в
руке длинную кость.
– Что? – удивленно спросила Инга.
Смолин и верил, и не верил.
– Армейские, точно, не пропадали, – сказал он
медленно, все еще не шевелясь. – А вот кое-кто другой… Бог ты мой… Неужели…
Он встряхнулся и заработал вовсе уж ожесточенно, передвигал
кости, едва ли не швырял. Еще погоны… потемневшая медаль, ленточка истлела, но
угадывается, что это «За боевые заслуги»… Орден Красной Звезды, между звездой и
закруткой сохранился кусочек ткани…
– Ага! – Смолин радостно ощерился.
Он выбрался со своей находкой на свет и разжал кулак. На
ладони у него лежал знак почетного чекиста; овал с мечом, серп и молот, на
протертой смоченным слюной платком красной эмалевой ленточке проступили буквы
НКВД…
– Так-так-так… – сказал Смолин, сам не понимая
напрочь, какие чувства испытывает. – Вот, значит, куда вас закурковали,
мужики…
Вот вы где… И это именно вы, других быть не могло…
– Ты про что? – недоуменно спросила Инга, переводя
взгляд с его лица на знак.
– Это не армейцы, как видишь, – сказал
Смолин. – Это НКВД. Ну да, семь оперов и трое возниц, итого десять… А
здесь у нас девять черепов… ну, десятый наверняка там, – он кивнул на
осыпавшуюся кучу земли. – Наверняка, иначе получилось бы невероятное совпадение,
а никаких совпадений быть не может…
– Ну объясни ты, наконец! – вскрикнула Инга.
– Господи ты боже мой… – Смолин криво
усмехнулся. – А еще журналистка с жаждой сенсаций… Ты что, в самом деле
никогда не слышала про «золотой караван»? По лицу вижу, что нет… Ну да, другое
поколение…
…Золотые прииски Предивинского района окончательно были
выработаны еще в конце семидесятых. Но в ноябре сорок третьего, когда случилась
эта история, благородного металла еще хватало и добыча шла в три смены,
двадцать четыре часа в сутки – война требовала золота.
Так вот, в ноябре сорок третьего из Предивинска в Куруман на
тамошнюю аффинажную фабрику вышел «золотой караван», каких до того была
отправлена едва ли не сотня. Тогдашние машины зимой безусловно проигрывали
лошадям, и зимний обоз, как обычно, состоял из трех саней. По-разному
случалось, конечно, но в тот раз везли шестьдесят килограммов. По опечатанной
сумке на розвальни. Три ямщика – учитывая специфику работы, нет никакого
сомнения, что все они были сексотами с кучей соответствующих подписок и
обязанностей (ну, а уж карабин или ружье у каждого имелось независимо от
ведомственной принадлежности – это Сибирь…).
Ну, и конвой, разумеется – семеро ореликов из войск НКВД. То
есть не вертухаи, а народ, безусловно воевавший, с большим опытом. Бог его
знает, почему, но в те времена существовала строжайше соблюдавшаяся инструкция:
число конвоиров обязательно должно быть нечетным: семь, три, пять, одиннадцать…
Неважно, сколько людей, лишь бы число было нечетное. Ямщики, погон не носившие,
в расчет не принимались, инструкция касалась только тех, кто носил форму и
официально состоял на службе. Почему и отчего так было задумано, в чем тут
высшая начальственная мудрость, сегодня уже никто не объяснит, конечно. Так
было положено – и все тут. А то, что было положено, в те жесткие времена да еще
в таком ведомстве, выполнялось неукоснительно…
Семеро волкодавов, короче. Автоматы, пистолеты, даже
гранаты. Трое ямщиков, несомненно, вооруженных. Трое саней и шестьдесят
килограммов золота. Немаловажное уточнение: все поголовно, и те, кто в погонах,
и те, кто без, этот немудреный маршрут протяженностью всего-то километров
восемьдесят проделывали не впервые.
Обоз ушел из Предивинска – и словно растворился в воздухе.
Когда прошел контрольный срок, забеспокоились вяло – тем более что к вечеру
того дня (а вышел обоз ранешенько) разыгралась страшная пурга, и логично было
предположить, что конвой сделал привал, как прежде и случалось.
Когда прошел двойной срок, забеспокоились серьезнее. Из
Предивинска и Курумана под рык разгневанного начальства, решившего пока что не
докладывать Шантарску (авось обойдется и все отыщутся), в тайгу кинулись
спецгруппы. Лыжники, упряжки с легкими санями, двое аэросаней…
Ни следа. В Шантарск доложить все же пришлось. Оттуда
раздался еще более могучий рык – там хорошо представляли, что Москве
докладывать придется именно им, а не этим районным обормотам. Над тайгой
кружили все самолеты, какие оказались в пределах досягаемости начальства.
Батальон войск НКВД из области, усиленный сотней оперов, помчался в Предивинск
литерным эшелоном. Во всех близлежащих деревнях людей с синими околышами
рыскало едва ли не больше, чем там имелось жителей.
Ни следа. Пришлось областному начальству, держась за сердце
и потаенно крестясь, звонить в Москву…
Как легко догадаться, оттуда рявкнули так, что вороны еще
долго облетали стороной телефонные провода, а радиоволны сталкивались в эфире
из-за тесноты…
В те суровые времена мелочностью никак не страдали. К поискам,
кроме энкаведешников, моментально подключили наркомат госбезопасности и армию –
все-таки шестьдесят килограммов золота… Воздух над тайгой утюжило все, что
могло летать. После очередного звонка из-за кремлевской стены на шантарском
вокзале был остановлен идущий с Дальнего Востока поезд с пехотным полком – и
повернут на Предивинск. Все окрестные охотники-промысловики, вообще все, кто
знал тайгу, были мобилизованы.
Ни следа. Москва распорядилась прекратить поиски только
через месяц. Начальник областного НКВД пропал в одночасье и обнаружился лишь
много времени спустя на Колыме в должности рядового оперуполномоченного.
Начальники Предивинского и Куруманского райотделов не объявились вообще – как и
на свете не было… Число снятых, пониженных в должности или просто получивших в
соответствующее место аршинный фитиль в точности не известно, но счет вроде бы
шел на десятки.
Весной, когда сошел снег, операцию повторили практически с
тем же размахом. Опять-таки с нулевым результатом – ни малейшей зацепки, ни
единого следа. По каким-то своим соображениям областное НКВД подмело первого
секретаря Предивинского райкома, заподозрив именно его в организации налета на
«золотой обоз». Вроде бы на том основании, что его дед при Александре III ушел
на каторгу за такие именно шалости – хотя точно ничего не известно. Следствие
окончилось пшиком, единственное, что удалось накопать, – это то, что
секретарь райкома во времена беспартийной молодости, в девятнадцатом году два
месяца прослужил рассыльным при колчаковской контрразведке, о чем во всех
анкетах, естественно, умолчал. Секретарю, конечно, влепили десять лет дальних
лагерей, но раскрыть тайну исчезновения обоза это, разумеется, нисколечко не
помогло…
