– Погоди, – сказал Смолин, – а не могло до
золотишка добраться НКВД? Ему ж в тридцать седьмом как раз и пришили убийство
Кутеванова, значит, могли допросить, вытрясти правдочку, послать людей
потихоньку…
– Возможно, – сказал Кот Ученый, – но чисто
теоретически. Все обстоятельства его бесславной кончины опять-таки подробно
изложены в трудах перестройщиков – с опорой на архивные дела и воспоминания
недостреленных. Подмели его и шлепнули в самое шальное время тридцать седьмого,
когда грохотал конвейер: быстренько выбить показания, быстренько приговорить,
быстренько шлепнуть. По этому делу шла целая группа, что-то там насчет связей с
Тухачевским… Взяли их всех скопом, скопом мутузили, скопом расстреливали. В
самые сжатые сроки. Никакой тебе индивидуальной разработки и долгих
психологических игр. Великолепный сюрреализм получился, если разобраться:
следак, который вел его дело, должно быть, копнул биографию и, высмотрев
инцидент с броневиком, возликовал: ага, тут и думать долго не надо, не стоит
ничего придумывать. Тонул вместе с героическим командиром полка, выплыл один?
Значит, по заданию троцкистов – так, между прочим, в деле – Кутеванова и
ухлопал. Прецеденты известны. И никто представления не имел, что выдуманное на
скорую руку обвинение, вот парадокс, было в данном конкретном случае чистейшей
правдой… Следака, кстати, тоже шлепнули, когда пришел Лаврентий Палыч и
принялся чистить органы от всякого дерьма… Что?
– Погоди-ка, – прервал его Смолин, глянув в
окно. – Это определенно по нашу душу…
Прямехонько у калитки стоял милицейский «уазик», и
доблестные силы правопорядка в количестве одного молодого сержанта как раз
заглядывали через заборчик палисадника.
– Интересные дела, – процедил Смолин сквозь
зубы. – Вроде бы ничего такого случиться не должно, но кто ж их знает…
Ладно, на виду ничего предосудительного, да и оснований для обыска вроде бы
нет. Сиди, а я пойду посмотрю.
Он проворно спустился на первый этаж. Глыба выглядывал из
отведенной ему комнатки с настороженно-философским видом старого лагерного
ходока, привыкшего в любой момент ждать от жизни самого худшего, равно как и
неожиданного.
– Схоронись, – велел ему Смолин негромко. –
По твоим хвостам нагрянуть не могли?
– Да не оставил я хвостов…
– Ничего с собой такого?
– Ничего, от чего отбояриться нельзя…
– Ну, ладненько, – кивнул Смолин. – Пойду
погляжу, чем обязаны такому визиту…
Отпихивая ногой отчаянно пытавшуюся прорваться следом за ним
в палисадник Катьку, он пролез в калиточку – со спокойным, благодушным видом
предельно честного обывателя, ни в чем противозаконном не замешанного:
почесывая пузо под футболкой, глупо улыбался, вообще держался раскованно.
Перекинулся парой слов. Сходил в машину, чтобы достать из
бардачка права, как документ, в данном случае вполне удостоверяющий личность.
Перегнувшись через хлипкий заборчик, расписался там, где указали – и вернулся в
дом нимало не озабоченный.
– Ерунда, – бросил он выглянувшему Глыбе. –
Свидетелем тащат, и заранее ясно, что не по собственному делу, какового, собственно,
и нет…
Поднявшись в мансарду, налил себе полный стакан пивка и с
большим удовольствием выцедил до донышка. Чертыхнулся сквозь зубы:
– С-суки, вечно теперь нервотрепки ждешь…
– Что там?
– Да ерунда, – сказал Смолин. – Велено мне
завтра быть в качестве свидетеля у дознавателя Кияшко. Это наверняка из-за
Гоши, чтоб ему ежика родить супротив шерсти… Ну да, и адрес соответствующий…
Ладно, это мы – махом… – он опустился в кресло и с силой потер ладонями
лицо. – Блин, дадут когда-нибудь работать нормально… Итак… Что мы имеем?
Есть шанс на то, что саквояж с его аппетитным содержимым все еще покоится на
дне Шантары…
– Огромный шанс!
– Давай считать, что это просто шанс, – хмуро
сказал Смолин, – чтобы потом в случае чего не было обидно за пустышку…
Значит, что? Значит, нужна лодка и соответствующий аппаратик…
– Мы с Фельдмаршалом за день провернем. Не бог весть
что, раздобудем в два счета. Аккуратненько поплаваем, типа рыбаки, да и
аквалангом никого на реке не удивишь, сам знаешь, у меня с этим неплохо…
– Знаю, – проворчал Смолин. – Ихтиандр ты у
нас, чего уж там… Да и я ради такого дела сам нырну…
– Ты ж нырял-то раза два…
– Четыре. Кое-какой опыт есть. Я сам полезу, –
твердо сказал Смолин. – Если найдем, я сам полезу. Я с детства слышу про
этот долбаный броневик, с пионерского светлого детства… Даже реферат сочинял в
пятом классе к какой-то дате, как сейчас помню…
– Думаешь, стоит?
– Стоит, – сказал Смолин. – Не бог весть
какое свершение, вы, в случае чего, подстрахуете… Я его должен увидеть сам,
понимаешь? Исторический броневик.
– Да ладно, ладно… Только вот что, Вася… На сей раз
делим поровну. Согласись, ситуация требует. Сейчас не ты рулишь и организуешь,
нам процент отстегивая, а я, собственно говоря, в одиночку и нарыл.
– Ценю твое благородство, – кивнул Смолин. –
Мог бы и в одиночку шукать, никого не посвящая…
– Ну, мы ж – старая команда, – усмехнулся Кот
Ученый. – Уж если мы начнем по углам сальце растаскивать и жрать в
одиночку… Но все равно, Вася, дело такое, что требует доли.
– Да ради бога, – искренне сказал Смолин. – Я
разве против? На всех поровну, коли уж специфика такая… Я разберусь с ментами и
сгоняю в Предивинск за копанкой, а вы, соответственно, тем временем готовьте
лодку и аппарат.
– И еще знаешь что? – улыбнулся Смолин.
– Что?
– Мы найдем броневик.
– Да уж надеюсь…
– Нет, Вадик, ты не понял, – сказал Смолин. –
Есть там саквояж или нет, если мы найдем броневик – а куда ему, собственно,
деться-то из реки? – мы его найдем широко и гласно, с большим шумом, с
сенсациями падкой на подобные сюрпризы бульварной прессы, с телекамерами и
прочей бодягой… Усекаешь?
– А – зачем?
– Что-то мне на старости лет возжелалось рекламы,
огласки и прочих неосязаемых меркантильностей. Представляешь заголовки?
Благородные возвращатели… – Смолин посерьезнел: – Слушай, ты все
это, – он кивнул на рассыпанные по столу бумаги, – изучил?
– Абсолютно.
– Про саквояж только здесь упоминается?
– Ага, и нигде больше.
– Господи, прости, – пробурчал Смолин,
аккуратненько выдирая страницу и сворачивая из нее некое подобие кулечка. –
Не такой уж это научный и культурный раритет, чтобы переживать. Так что без
лишнего чистоплюйства, не интеллигенты, чай…
Он щелкнул зажигалкой и поднес огонек к верхнему краю
«кулька», держа его горизонтально. Высохшая за шестьдесят с лишним лет бумага
занялась моментально, высоким бездымным пламенем, взметнувшимся поначалу так
яро, что Смолину пришлось отшатнуться. Быстро исчезали темно-коричневые «яти» и
«еры», таяли строчки покаянных раздумий. Когда пламя приблизилось к пальцам, он
уронил пылающий кусок в пепельницу, а потом придавил пепел торцом зажигалки.
