Глава 3
Сплошные пустяки
Очаг культуры и светоч духовности, то бишь куруманский
музей, помещался, как и следовало ожидать, в старинном двухэтажном доме той же
добротной купеческой построй ки, побольше размерами, чем тот, где Смолин
неожиданно стал законным жильцом. Располагался он чуть ли не в самом центре
города – так что безусловно представлял собой лакомый кусочек для
приватизаторов, каковые везде одинаковы, что в столицах, что в таком вот
захолустье. Центр города – это центр города… Непонятно даже, как очаг и светоч
уцелел до сих пор – окружающие дома, явные современники музейного здания,
увешаны гирляндами вывесок частных фирм (причем один из них некая, надо
полагать, небедная контора занимала в одиночку)….
В музей Смолин первоначально проник инкогнито – то есть не
проникал, собственно, а попросту, притворившись мирным посетителем, купил билет
и минут за двадцать обошел оба этажа, оказавшись единственным, кто пожелал
приобщиться к культуре. Чтобы составить должное впечатление, хватило беглого
осмотра. Классический набор захолустных раритетов: чугунная пушка конца
восемнадцатого века (о чем свидетельствовала отлитая надпись), витринка с
проржавевшими наконечниками стрел, каменными рубилами, горсточкой ракушек каури
и прочим неинтересным ширпотребом каменного века; совершенно выцветший эполет, принадлежавший,
как гласила пояснительная табличка, здешнему уроженцу поручику Терентьеву,
участвовавшему в Крымской кампании; бляха сельского старосты (без булавки), две
казацкие шашки, пребывающие в удручающем состоянии, покоившиеся в витринке,
посвященной Гражданской войне. Ну, и прочие мелочи из разных исторических
периодов – довоенная индустриализация (в виде муляжей золотых самородков и
макета тогдашнего прииска), Отечественная, строительство Шантарской ГЭС (к
коему Куруман не имел ни малейшего отношения), полет Гагарина (то же самое).
Чучело какого-то особенно выдающегося племенного барана, паршивенький «Павел
Буре» (даже не серебряный), макет первого трактора, строившего трассу
Куруман—Шантарск, царские ассигнации начала двадцатого века, фарфоровые чашки и
блюдо из сервиза купца Корнеева (средненький Кузнецов, ширпотреб), портрет
чиновника с бакенбардами и Анной в петлице, никакими пояснительными табличками
не снабженный… И тому подобное. С точки зрения Смолина, повидавшего настоящие
раритеты, музейчик был пошлым любительским заведением, и не более того.
Убедившись, что здесь нет ровным счетом ничего интересного,
он поправил галстук, коим обзавелся уже здесь, приосанился, спустился на первый
этаж и вежливо поинтересовался у ветхой старушки-смотрительницы:
– А как бы мне Маргариту Петровну увидеть?
Старушка воззрилась на него так опасливо и подозрительно,
словно подозревала в намерении безжалостно ее оглоушить и сгрести в мешок
здешние «редкости»:
– А вам зачем?
– Я из Шантарского управления культуры…
И эффектно замолчал. С точки зрения закона, все было в
порядке, он себя вовсе и не выдавал за госчиновника, он же не назвал должность,
просто-напросто упомянул управление…
Был, конечно, риск, что бдительная бабуля документы попросит
предъявить – и он уже приготовился заявить с честнейшим видом, что забыл все
мандаты в гостинице, да и вообще в Шантарске их носить как-то не принято.
Однако бабка, моментально помягчев, показала рукой:
– Вон туда проходите, где табличка «Посторонним вход
воспрещен» – а там увидите… Я-то испугалась, опять эти…
– Капиталисты чертовы? – сочувственно спросил
Смолин с большим знанием дела. – Так и вьются, как песенный черный ворон,
непристойные предложения делают, здание оттяпать хотят?
– Они, ироды…
– Культура этого не допустит, – веско сказал
Смолин, приятно улыбнулся бабуле и направился в указанную дверь.
За ней оказался узенький коридорчик с полудюжиной дверей. На
второй слева помещалась мутновато-белая эмалированная табличка с синей надписью
«Директор». Судя по ее преклонному возрасту и специфическому шрифту, водружена
она была во второй половине двадцатых, и никак не позднее. Какое-то время
Смолин оглядывался и прикидывал. Судя по всему, это и есть единственное
«подсобное помещение», небольшого, сразу видно, размера. Значит, никаких
обширных запасников, где могло заваляться нечто чертовски интересное, тут
наверняка не имеется – ну, как обычно… Хотя и с провинциальными музеями иногда
очень интересные сюрпризы связаны.
Подойдя к двери с табличкой, он решительно постучал и, когда
изнутри громко пригласили войти, приглашению тут же последовал.
Комнатушка не особенно и большая, заставленная книжными
стеллажами и парочкой обшарпанных столов, на которых грудой навалены
«редкости», которых он вдоволь насмотрелся в залах. Под потолком весело клубился
табачный дым, а за третьим столом, заваленным бумагами, восседала почтенная
дама довольно преклонных лет, похожая скорее не на даму, а на какого-нибудь
парторга из фильмов конца пятидесятых – совершенно мужская физиономия, будто из
полена топором вытесанная, седая шевелюра, расчесанная на косой пробор,
старомодный жакет наподобие мужского пиджака, сигаретка закушена в углу рта.
Крутая старушенция, одним словом, у такой в два счета очаг культуры ни за что
не оттяпаешь…
– Чем могу? – поинтересовалась она прокуренным
басом.
– Маргарита Петровна? – светски спросил
Смолин. – Очень приятно. Смолин, Василий Яковлевич. Из Шантарска. Цель
моего приезда трудно, пожалуй что, сформулировать однозначно… я, можно смело
сказать, искусствовед и в данном качестве консультирую самые разные
организации…
Старуха какое-то время разглядывала его колючими молодыми
глазками, потом, запустив руку в бумажный ворох на столе, извлекла некий
предмет и протянула на ладони:
– Это что?
Не задумываясь, Смолин ответил, прилежно и внятно, словно
ученик на экзамене:
– Пряжка с ремня нижнего чина российской императорской
армии, судя по пушечкам, артиллериста.
– А это?
– Врачебная машинка для кровопускания, – сказал
Смолин. – По-моему, начало века – тогда кровопускание считали лучшим
средством от массы недугов… А вон там у вас, насколько я могу отсюда разглядеть
– классический кинжал тагарской эпохи, судя по тому, что нижняя часть отломана,
из погребения поднят. Рядом с ним…
– Ладно, ладно… А в пуде килограммов сколько?
– Шестнадцать, – сказал Смолин, откровенно
улыбаясь. – Вы не стесняйтесь, спрашивайте дальше…
– Сойдет, – сварливым басом сказала
старуха. – Производите впечатление человека знающего. Я было подумала, что
эти олигархи очередного ходока подослали, на сей раз благообразного…
– Докучают?
– В последнее время малость притихли, но все равно
порою в двери скребутся…
– По-моему, проще всего было бы с самого начала
документы спросить… – сказал Смолин, обворожительно улыбаясь с таким в
видом, словно у него-то самого карманы битком набиты безукоризненными ксивами,
свидетельствующими о его немалых заслугах на ниве искусствоведения.
