Книга Стыдные подвиги, страница 47. Автор книги Андрей Рубанов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Стыдные подвиги»

Cтраница 47

Как правило, репатриированное барахло относилось к эпохе позднего застоя. Брежневские мебеля простояли в квартирах все девяностые годы, пока обладатели квартир учились сводить концы с концами. Но времена изменились, и колоссальная масса полированного дерева, вопия о пощаде, перемещалась в утиль.

Это был великий исход.

Утюги, кофеварки, кастрюли, чайники — легкая пехота — попали под удар первыми и были разгромлены еще до наступления нового века. Телевизоры оказали отчаянное сопротивление. Выпуклые экраны уступили позиции плоским экранам, но те не смогли удержать преимущества и пали под натиском жидкокристаллических панелей, а те, в свою очередь, капитулировали перед плазменными. Плазменные наслаждались победой до тех пор, пока технология их изготовления не была объявлена тупиковой, и вот из глубокого тыла вернулись телевизоры на жидких кристаллах, чтобы одержать окончательную викторию.

Повсюду слышался грохот: граждане великой страны сражались за быт. Продавцы вкрадчиво нашептывали, клерки элегантно шлепали печати на кредитные договора, грузчики пыхтели и матерились, наманикюренные пальцы секретарш стучали по клавишам калькуляторов. А такие как я и Моряк — обладатели собственного грузового автотранспорта, — без сна и отдыха утюжили дороги Москвы.

Легионы малайцев и граждан Китайской Народной Республики произвели на свет тысячи квадратных километров микросхем. Сотни тысяч тонн пластмассы и металла ушли на изготовление корпусов для тостеров, микроволновых печей, электроплит, кондиционеров, музыкальных установок, видеопроигрывателей, игровых приставок, проводных и беспроводных телефонов. Чудовищные монбланы картона, целлофана, пенопласта превратились в ярко раскрашенные упаковки.

Над крупными городами, где люди имели работу и деньги, повис дым битвы за имущество.

Те, кто был в Америке и Европе, рассказывали удивительное: во многих странах есть обычай продавать старые вещи. Добропорядочные бюргеры выставляют ненужные предметы на крыльцо, или даже на обочину дороги. На бумажке пишут цену. Просят сущие гроши. Зачем выбрасывать чайник, если он может найти себе нового благодарного владельца? Вдруг у кого-то нет тридцати евро для покупки нового пылесоса, но есть пять евро, чтоб заполучить старый?

Однако люди моей страны не имели культуры собственничества. Новое купил, старое выбросил, зачем усложнять?

Если нельзя купить, можно и нужно украсть, это тоже часть культуры моего богоспасаемого народа. Разумеется, грузовик давал огромные возможности для обделывания лихих дел. Можно прожить всю жизнь, подбирая в подмосковных дворах и по обочинам проселков черный и цветной металл. Но мы с Моряком решили до такого не опускаться.

Однажды, в голодный месяц, Моряк решил оскоромиться и украсть трехсоткилограммовый — размером с теленка — электродвигатель, имевший внутри себя множество деталей, изготовленных из чистой меди. Ценный предмет покоился в кустах, на одном из окраинных пустырей, обвязанный тросами и замаскированный ветками. То есть агрегат уже был кем-то украден и подготовлен для дальнейшей транспортировки. Моряк взял с собой родственника и поздним вечером выехал на дело.

«Еду, — рассказывал он. — Меня обгоняет фургон, номер — 117. Сплюнул, рулю прежним курсом. Навстречу другая тачка, номер — 117. Опять сплюнул. Закуриваю, решаю не сворачивать. Вижу третьего — та же песня! Нет уж, думаю, хрена лысого я дальше поеду… Остановился, опять покурил — развернул оглобли».

Я кивнул.

Сто семнадцать — номер тюремной камеры, где я и он просидели два года.

5

На второй год такой жизни Моряк — в нашем тандеме он числился рулевым, а также старпомом, боцманом, механиком и штурманом — со свойственной ему нецензурной прямотой объявил, что мотор скоро умрет и его надо менять.

Отечественный автопром предлагал к продаже современные двигатели «Штерн» с электронной системой зажигания. Новинка стоила огромных денег. Сели думать, как быть. Купить дорогостоящий мотор — значило минимум на год связать свою жизнь с грузоперевозками. А я уже не хотел.

Он полюбил меня, грузовик. Он влез в мой быт, он сидел четвертым за моим семейным столом: я, жена, сын — и ржавый, поскрипывающий, лязгающий чудо-аппарат производства Горьковского автозавода. Он претендовал на долю в семейной кассе, он капризничал.

Он, сука, надоел.

Моряк зашел еще дальше. Он установил с грузовиком интимные отношения. Он разговаривал с ним, бил его по морде, гладил, хвалил, уговаривал. Возможно, даже целовал. Ссорился и мирился. Он дарил ему новые фары. Спал в нем. Развивал скорость, не предусмотренную техническим паспортом. Вместо положенных полутора тонн нагружал две.

Иногда мне было страшно. Вдруг увязну, вдруг это надолго? Тяжелая грязная работа за совсем небольшие деньги. Без шансов на лучшее.

Иногда мне было стыдно. Когда-то я думал, что физический труд оставляет голову свободной. Днем пилишь доски — вечером учишь английский язык, сочиняешь песни и стихи, читаешь Пруста, Мамар-дашвили и Сергея Булгакова.

Ни хрена.

Физический труд пожирает тебя. Работать руками в свое удовольствие можно только два, три часа в сутки. Так великий Менделеев, утомившись формулами, изготавливал чемоданы. Если бы гениальный химик делал их с восьми утра до семи вечера — черта с два придумал бы он свою периодическую таблицу.

В списке тяжелых работ шоферская — на первом месте. Каменщик может устроить перекур. Землекоп — втыкать лопату на половину штыка. Шоферу хуже: он обречен манипулировать рычагами в темпе, навязанном извне. Если дорога свободна — он едет. Если пробка — стоит и ждет. Дорога диктует последовательность действий, делает рабом.

Дураки полагают, что шофер свободен. «Сел, поехал, ночь-полночь», — пел Высоцкий. Он ошибался, работу шофера нельзя поэтизировать. Глупо воспевать процесс сращивания живого мыслящего существа с механизмом. Духовная жизнь водителя грузовика сводится к прослушиванию блатных песенок. Три аккорда, в припеве — четыре.

Моряк понял это позже меня.

Мы сели, подсчитали. Думать уже почти разучились, но считать еще могли. Наш калькулятор хранился в кабине: пыльный, черный, липкий, с полустертыми цифрами. По всем выкладкам новый двигатель должен был окупить себя за два месяца.

Мотор был мощным, — вставленный в грузовик, он легко разгонял ржавую колымагу до ста двадцати километров. Он работал как часы и легко заводился в любой мороз. Моряк наслаждался: впервые за многие месяцы я видел его довольным, почти счастливым.

Однажды он сел за руль в шесть утра, сделал длинный тяжелый рейс из одного конца Москвы в другой, весь день по снегу и льду, потом взял еще один заказ: отвезти за город, на чужой дачный участок, три старых бордюрных камня и там разгрузить, сбросив на землю возле забора с нужным номером. Один бордюрный камень весил восемьдесят килограммов, — Моряк решил сделать все в одиночку.

На обратном пути уснул. Шоферский полуобморок. Железнодорожный переезд без шлагбаума, с одним только семафором; Моряк не увидел ни красного сигнала, ни поезда, надвигающегося сбоку. Когда понял — среагировал как смог. Успел, повезло. Остался жив.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация