Тысяча девятьсот десятого года, мая двадцатого дня, явились
к Николаю Александровичу Ставровскому, шантарскому нотариусу, в контору его,
находящуюся по Воскресенской улице, в собственном доме, лично ему известные и
имеющие законную правоспособность к совершению актов шантарский мещанин Таих
Эльевич Айзенберг и коллежский асессор Иосиф Алексеевич Бессмертных, живущие в
доме первого, в Новокузнечных рядах, в сопровождении лично ему известных
свидетелей шантарского купца Ивана Трифоновича Савельева, шантарского мещанина
Ивана Петровича Навалихина и нарымского мещанина Александра Александровича
Колмакова, живущих в городе Шантарске на Новобазарной площади в доме второго с
объяснением, что они, Айзенберг и Бессмертных, желают совершить купчую крепость
на следующих условиях…»
Далее на трех страницах с достойной уважения юридической
скрупулезностью излагалась суть дела: мещанин Айзенберг продавал асессору
Бессмертных «недвижимое имение», то есть земельный участок, чьи координаты были
обозначены опять-таки предельно скрупулезно. Мещанин Айзенберг некогда
обосновался в Шантарске прочно: на участке (размером примерно в пятьдесят три
нынешних сотки) имелись «каменный двухэтажный дом, каменная кузница, две
каменных мастерские, одноэтажный каменный флигель, полукаменный флигель, амбар
с подвалом и прочими надворными постройками».
Поднажиться решил мещанин Айзенберг? Нет, тут другое –
означенное «имение» состояло в залоге в Ярославско-Костромском земельном банке
аж с тысяча восемьсот девяносто седьмого года, из-за чего на мещанине
Айзенберге висел «капитальный долг в две тысячи восемьсот шестьдесят шесть
рублей пятьдесят четыре копейки и льготные платежи семьдесят рублей девяносто
одна копейка». Так-так, а сколько ж он должен был получить за «имение»? Ага,
пятнадцать тысяч рублей. Ну что ж сделка для мещанина Айзенберга не такая уж,
надо полагать, оказалась невыгодная – да и для коллежского асессора отнюдь не
убыточная. «Имение» достаточно солидное, земли изрядно, Новокузнечный ряд,
Новокузнечный ряд… сейчас не вспомнить точно, что там теперь, на этом месте, но
вроде бы не городская окраина, это где-то почти в центре… Небезынтересно, но
никаких таких особенных капиталов на исторической бумаге не наживешь. И бумажка
зачем-то присобачена…
Не особенно долго раздумывая, Смолин покопался в столе,
извлек запасной мобильник для особых случаев, быстренько его включил. Труба
предназначалась для звонков, которыми он не хотел себя засвечивать: звякнул,
поговорил – и вновь отключил на неделю, а то и две, попробуй найди…
Старательно набрал номер. Один длинный, два, три, четыре…
– Бессмертных слушает, – раздался наконец вялый,
какой-то расслабленный мужской голос.
Смолин, особенно не задумываясь, сказал напористо:
– Из газеты «Шантарский курьер» беспокоят, мы тут
готовим матерьяльчик… Вы, часом, не родственником приходитесь коллежскому
асессору Иосифу Алексеевичу Бессмертных, обитавшему в Шантарске до революции?
Голос незнакомца стал не только вялым, но и откровенно
капризным:
– Молодой человек, вы другие городские газеты хоть
иногда почитываете?
– Случается, – осторожно ответил Смолин.
– А вы бы их читали не от случая к случаю, а постоянно.
Ну, право же, сколько можно в сотый раз… Читайте конкурентов, они вас
давненько, дорогой, опередили… Всех благ.
И трубку решительно повесили. Интересно девки пляшут,
подумал Смолин, отключая хитрую мобилу. Полное впечатление, что вы, сэр, дурака
сваляли, мнимый «журналист» столкнулся с чем-то, что обязан был и так знать,
заранее – именно так из контекста и следует… Точно, этот тип с вялым голосом не
однофамилец, а определенно «имеет отношение» – что ж, в Шантарске немало
потомков прежних благополучных обывателей, несмотря на все войны, революции и
прочие коловращения жизни. Что отсюда проистекает, логично рассуждая? Да то, что
Кащей намеревался впарить этому вялому исторический документ, связанный с
личностью его предка. Других объяснений нет. Если потомок – лох ушастый, а
денег у него немерено, и в реальных ценах на антиквариат он разбирается
хреново, тут и в самом деле можно срубить нехилое лавэ… Учтем-с…
Верный своей привычке доводить все до конца, он залез в шкаф
и извлек оттуда здоровенный лист бумаги, карту Шантарска девятьсот двенадцатого
года – никакой не раритет, современная копия старой карты, которую, вставив в
рамочку, обычно толкали туристам все до единого шантарские антикварщики по
вовсе уж смешной цене. Новокузнечный ряд… ага, вот это где, если сопоставить с
современным планом города… ну да, не самый центр, но, как-никак, историческая
часть города… в районе речушки Качи… а вот где точно?
Смолин решительно зашел в подсобку и с первого взгляда
убедился, что Гонзиц еще в состоянии, позволяющем употребить его в дело.
Положил на тумбочку карту:
– Можешь мне совершенно точно определить, где сейчас
такое место – первая часть, Новокузнечный ряд, номер шестьдесят шесть?
– Тебе вот прямо счас?
– Ну, не в минуту, однако желательно побыстрее…
– Не вопрос, – сказал Гонзиц, с намеком поглядывая
на опустевшую бутылку. – Если неторопливо – мне ж еще за пузырем идти – то
отнимет час, а если с надлежащими условиями труда, то и за четверть часа
управлюсь… И современную карту мне б…
Смолин принес толстый автомобильный атлас Шантарска,
поставил на тумбочку четверть-литровую фляжечку с коньяком и попросил:
– Только ты уж, Камрад, не срубись…
– Выдюжим, – заверил Гонзиц, пуская клубы дыма над
картой. – Говорю тебе – четверть часа максимум…
Смолин хотел было для надежности и контроля остаться с ним –
но увидел в распахнутую дверь, как мигает в его кабинете сигнальная лампочка. Буркнув
что-то, вышел в магазин.
Гоша тут же показал ему взглядом на…
На прелестнейшее, надо сказать, создание женского пола, с
ослепительной улыбкой повернувшееся к Смолину: белые брючки, красная маечка,
голое пузико, как водится, натуральная блондинка, волосы роскошные, чуть не до
пояса… Годочков двадцати с лишком, а значит, под неприглядную статью УК уже не
подпадает…
Очаровательное было создание, так и тянуло руку положить на
плоский загорелый животик – а потом одинаково приятственно было бы вести ладонь
что вверх, что вниз…
– Пресса, Василий Яковлевич, – с бесстрастным
видом доложил Гоша, поглядывая на блондинку отнюдь не вожделеючи (притом что
имел нормальную гетеросексуальную ориентацию и особенным моральными устоями в
этом плане не был обременен).
Точно так же и Смолин моментально отрешился от прежних
эмоций, вмиг ощутив не то чтобы разочарование или скуку, а откровенную
неприязнь. Недолюбливали тут прессу, чего уж там – и не только в данном
конкретном магазине, а, так сказать, в глобально-стратегическом плане…
Но ведь не выкинешь же за шкирку, поулыбаться нужно, ничего
не попишешь… Выйдя из-за стеклянного прилавка, Смолин изобразил на лице самую
вежливую, простецкую улыбку и, еще раз обозрев снизу доверху прелестное
созданье (но уже далеко не с прежней приятностью), вопросительно поднял брови.
