– Вы, главное, постарайтесь не сделать опрометчивых
шагов… Помните, что я всегда готов выступить консультантом, советчиком, кем
угодно. Бесплатно, без тени выгоды, вы же понимаете. Нельзя все время думать о
выгоде…
– Василий Яковлевич, вот придет время, я к вам
непременно обращусь, – заверила старушка. – Не сомневайтесь.
– Приятно слышать… – сказал Смолин. – Вот
кстати, а как у вас с кнопочками?
– Ох… – на сморщенном старушечьем личике
отразилось явственное смущение. – Я их снова куда-то засунула, обе…
– Фаина Анатольевна… – не сдержавшись, поморщился
он. – Ну что ж вы, право… Поищите и не прячьте далеко, ну мало ли… Я вас
умоляю!
– Ну хорошо, хорошо, посмотрю…
Она тяжело встала с кресла (дореволюционных времен,
реставрированное самим Маэстро, две штуки баксов как минимум), подошла к
серванту и принялась неторопливо выдвигать ящички. Смолин, пользуясь тем, что
бабуля стояла к нему спиной, тяжко вздохнул, уставясь в потолок. Это была его
собственная инициатива, осуществленная за собственные деньги (невеликие) –
передатчик на балконе, автономное питание на случай отключения электричества,
два брелока с кнопками, в случае чего машина с вооруженными молодцами одного из
охранных агентств появится у дома через пару минут. Фаина свет Анатольевна до
сих пор считает, что это совершенно бесплатно постарались городские власти – ну
и пусть…
Он устало, уныло смотрел в окно: живописные сосны, широкая
река, за рекой круто вздымаются склоны, поросшие дикой тайгой. Город-спутник
Шантарска, построенный когда-то исключительно ради ГЭС, и обитали тут большей
частью комсомольцы-энтузиасты: барды-бакенбарды, романтика шестидесятых,
искренняя вера в высокие идеалы и все такое прочее. Даже теперь, после двадцати
годочков перестройки, аура эта дает о себе знать – город практически не
разрастался, и постаревших комсомольцев-энтузиастов, и ныне не растерявших
ностальгической веры в идеалы, тут пруд пруди. Фаину Анатольевну взять. И поди
ты ей объясни реалии эпохи: ежели в квартире собрано живописи тысяч на триста
баксов (и это по шантарским, не по столичным ценам!), а обитает в ней лишь
бабуля – божий одуванчик, не обремененная постоянной охраной из пары
автоматчиков в прихожей то рано или поздно, к гадалке не ходи, обязательно
отыщутся беззастенчивые ухари… Просто удивительно, что их не отыскалось до сих
пор, – Сибирь все же, не столица…
Задребезжал звонок. Не оборачиваясь, старушка попросила:
– Василий Яковлевич, не сочтите за труд…
Направляясь в прихожую, он опустил руку в карман легкой
куртки и мимолетно коснулся пальцами шокера – на всякий случай, из
предосторожности, неожиданные звонки в квартиру, откуда можно вынести триста
тысяч баксов, знаете ли, порой чреваты, и лучше перебдеть, чем недобдеть…
Он очень надеялся, что его честная, открытая физиономия так
и осталась бесстрастной. Хотя удивляться было чему: на площадке в компании
какого-то длинноволосого молодого человека стояла Дашенька Бергер. Ничем вроде
бы не примечательное двадцатилетнее смазливое создание в легких брючках и белом
топике, с голым по нынешней моде животиком и серебряным шариком пирсинга на
левой ноздре. Третий курс института искусств, звезд с неба не хватает,
талантами не блещет и в великие оперные певицы вряд ли выбьется, это вам не
Хворостовский. Девка как девка, неплохо было бы, конечно, отодрать вдумчиво и
неторопливо, и это все, что можно о ней сказать…
Вот только это юное аппетитное создание – родная внучка
шантарской живой легенды, коллекционера номер один Никифора Степановича
Чепурнова по кличкам Кащей и Капкан: первая дана за возраст, восемьдесят четыре
годочка, а вторая за хватку, почти не ослабшую с годами.
Галантно ей улыбнувшись, Смолин посторонился, пропуская в
квартиру ее и спутника, – ну да, длинноволосый юнец скрипичного вида, судя
по трехцветному юбилейному значочку на рубашке, тоже, не исключено, питомец
института искусств. В голове бурлила сущая катавасия. Дашенька до сих пор в
интересе к антиквариату не замечена, никак в этой тусовке не светилась, но если
учесть, чья внучка… Если вспомнить прозвучавшие только что намеки на некоего
неведомого благодетеля, озаботившегося созданием музея на дому… Что же, Кащей к
бабулечке лапы тянет? Сдал Кащей в последнее время, годы все же берут свое, чего
стоит хотя бы весенняя история, когда он, не разглядев толком чекухи, принял за
советскую работу подстаканник Фаберже (ширпотреб для своего времени, но все же
производства Фабера ширпотреб!) – и был сей подстаканник выставлен на
продажу за пять тысяч шестьсот рублей и через полчаса куплен знатоком, не
поленившимся изучить клеймо. И летняя история с австрийским пробным талером, и
казус с польской сабелькой… Сдал Кащей, чего уж там, крупно лажается порой, но
в полный и окончательный маразм еще не впал, не потерял хватки… Что же, эта
старая паскуда положила глаз на мастерскую? Иначе зачем тут Дашенька? Очень
интересно…
За спиной раздавалось приветственное щебетанье-чмоканье.
Судя по услышанному, девица тут была не впервые и с хозяйкой находилась в самых
теплых отношениях. Смолин заглянул в комнату – Дашка извлекала из большого
пластикового пакета разнообразные варенья-печенья… Ага, юные тимуровцы
благородно шефствуют над одинокой старушкой, для чего тащились в этот
патриархальный городок двадцать верст из Шантарска. А еще говорят, что молодежь
современная лишена бескорыстной душевности. Деликатесов, если прикинуть, на
пару штук, уж не старушка ж с ее убогим пенсионом их за продуктами посылала…
Категорически не верилось в версию о бескорыстных
тимуровцах, и все тут! Неужели Кащей…
Поймав на себе вежливо-пытливый взгляд длинноволосого,
Смолин опомнился и, придавая лицу совершеннейшую бесстрастность, слегка
поклонился:
– Василий Яковлевич…
– Михаил, – столь же вежливо представился юнец.
Интеллигентная рожица, следует отметить, явно происходит не
из Ольховки с тамошними даунятами, тут порода чувствуется…
Поскольку говорить далее вроде было не о чем, они отвели
глаза, и Смолин сразу подметил, что на лицах обеих дам, и старой, и
молоденькой, появилось некоторое напряжение. Относившееся явно к его персоне,
тут и гадать нечего. Точно, подумал он, щупальца Кащея, не утратившие, несмотря
ни на что, прежней цепкости. Как-никак триста тысяч баксов, знаете ли.
Интересно, как старый черт намерен своего добиться? Этот волосатый и эта
голопузая стервочка, конечно, ребятки современные, но неужели настолько, чтобы
придушить бабушку подушкой? Нет, такого Кащей все же замышлять не станет, прямой
уголовщины он всю жизнь сторонился, поневоле ходил только под теми статьями УК,
что любого антиквара-коллекционера сопровождают чуть ли не с колыбели… Тут
что-то другое… что? Как все это можно оформить так, чтобы комар носу не
подточил после кончины бабули? Культурные фонды, общественные организации,
доверенности… да черт побери, после смерти старушки в музее может в два счета
произойти пожар по причине ветхой проводки, и гадай потом, что именно сгорело…
Самый простой вариант – и на мокруху не идешь, и не заморачиваешься хитрым юридическим
оформлением. Надежнейший вариант. Взять хотя бы полотно великого мастера под
названием «Даная», которое некий псих еще в советские времена уделал кислотой.
Все признают, что нынешняя картина, выставленная в музее, – реставрация,
новодел чуть ли не на девяносто девять процентов. А вот отдельные циники до сих
пор промеж своих с ухмылочкой задаются простым вопросом: а где, собственно,
доказательства, что нынешняя «Даная» и прежняя, до кислотного дождя, –
одно и то же полотно? Нету таких доказательств и быть не может, что характерно…
