– Значит, вы уже тогда с антиквариатом…
– Ну да.
– А почему сразу не открыли свой магазин? Не было
стартового капитала?
Смолин вновь обернулся к ней – и вновь вынужден был
констатировать, что она говорила совершенно серьезно.
Он добросовестно попытался представить, как году в семьдесят
седьмом (то ли определяющем, то ли решающем, то ли еще каком эпохальном году
очередной пятилетки) приходит в Шантарский горсовет и кладет на стол
заявленьице с нижайшей просьбою позволить ему открыть антикварный магазин… или
любой другой. Да нет, чекистов не вызвонили бы – но, убедившись, что парнишка
трезвехонек, в психушку бы позвонили тут же. Куда ж еще сдавать советского
комсомольца, вознамерившегося открыть свой личный магазин?
Может, это и прекрасно, что появилось новое, такое
поколение, для которого иные детали советского времени – дурная сказка, в
которую поверить невозможно. Вот только Смолин испытывал сейчас не радость за
поколение новое, а нешуточную горечь за поколение свое, за все, что они
перенесли тогда, когда запрещались и преследовались самые естественные для
человека вещи. Не в том беда, что читать запрещали, как стонут побитые молью
демократы – а в том, что торговать нормально запрещали, лишали ремесла, которое
человек освоил еще в каменном веке…
– Что вы ухмыляетесь?
– А что у вас было по истории в универе?
– Ну, в общем и целом…
– Понятно, – сказал Смолин. – Милая Инга, в
те былинные времена человека, вздумавшего открыть свой магазин, в психушку бы
сплавили по счету «раз». Вы что, не слышали?
– Ну, я представляю… В общих чертах…
– Понятно, – повторил он. – Ну вот, а третий
раз меня тягали за хранение холодного оружия. Холодным оружием были два тесака
тыща восемьсот двадцать восьмого года и сабелька восемьсот пятьдесят пятого…
– Вы что, опять серьезно?
– Да вот представьте себе, – сказал Смолин. –
Только не нужно и тут валить все на красных – «хранение холодного оружия» из
Уголовного кодекса слиняло буквально годик-другой назад… Н у, это отдельная
лекция на тему «ярко выраженный идиотизм российского законодательства», не
место и не время… Поехали? У меня дела, да и вы не из лежебок…
Временами он искоса поглядывал на спутницу – Инга с
несколько ошарашенным видом что-то бормотала под нос, явно переваривая
шокирующую информацию. В конце концов она с мучительным раздумьем на лице
хотела что-то спросить, но тут как раз засвиристел мобильник. Отделавшись
буквально парой фраз, Смолин отключился и погнал машину быстрее.
– Случилось что-то?
– Да нет, клиент обозначился раньше, чем обещал, вот и
приходится на ходу перестраиваться…
Он довез девушку до редакции, распрощался и, развернувшись в
хорошем голливудском стиле, с визгом покрышек, помчал к своему магазину.
Там, слава богу, ничего не произошло – зато беда стряслась у
Лёхи Маевского в «Дукате», о чем буквально через полчаса стало широко известно
в узких кругах. Заявились два безупречно выглядевших клиента, поинтересовались
холоднячком, и Леха, как любой на его месте, толкнул им и казацкую шашечку, и
кортик Военно-Воздушных Сил Советской армии, и, что еще печальнее, штык-нож к
автомату Калашникова. Покупатели слиняли с заботливо упакованными приобретениями,
а через пару минут в магазинчик-то и влетела орава с соответствующими
удостоверениями. Отдел по борьбе с незаконным оборотом оружия. Обыск в
магазине, обыск у Лехи на дому, изъятия, протоколы, подписки о невыезде и
прочие прелести. Учитывая, что лицензий на торговлю холодняком у Лехи не
имелось отроду (как и у всех почти шантарских антикваров), дело припахивало
керосинчиком за версту.
Впрочем, если только не намечалось никакой кампании,
объявленной с самых верхов, то кончится все, можно заранее предсказать,
нервотрепкой длиной в несколько месяцев, и не более того. Поскольку
автоматически возникает масса интересных вариантов, в том числе и по спасению
завалившихся. Следаки, с превеликим удовольствием поставившие себе очередную
галочку, – это одно. А совершенно другое – суд, которому не всегда и охота
всерьез возиться с такой вот нудной бодягой, имеющей тенденцию
рассыпáться. Н у, и другие нюансы…
Гораздо хуже, что такие сюрпризы непременно бьют рикошетом
по всему благородному сообществу. Антиквариат не лежит на месте, словно
неподъемная чугунная гиря в два пуда.
Сплошь и рядом вещички путешествуют из магазина в магазин –
то, что висло у тебя, порой просишь выложить на продажу собрата по бизнесу,
авось у него уйдет скорее. Он обычно соглашается, поскольку вправе рассчитывать
на ответную любезность с твоей стороны…
Как это частенько случается, среди изъятого у Лехи
холоднячка (единиц около двадцати) было и взятое на реализацию у иногородних
поставщиков, и то, что ему привезли шантарские коллеги. В том числе и Смолин,
сбросивший в «Дукат» две посредственных шпаги и турецкий ятаган с утратами. Так
что в той или иной степени пострадали все, а это хорошего настроения не
прибавляет…
Глава 7
Люди и вещи
Ах, как звенела медь в монастыре далече…
Звенела, если точнее, сталь, шпаги мелькали и метались, с
характерным гудящим свистом рассекая воздух, временами, сталкиваясь, издавали
даже не звон, а лязг. Как успевал с сожалением подумать Смолин, тяжело
хватавший ртом воздух, почти всякий раз именно он виноват был в том, что клинки
соприкоснулись – а это означает промах и упущение, только в кино мечи и шпаги
то и дело ударяют друг о друга, потому что этого требует зрелищность, а вот настоящий
бой и настоящее умение как раз в том, чтобы вести схватку без касания, а еще
лучше – закончить ее очень быстро, несколькими выпадами. Впрочем, это касалось
настоящих поединков, но все равно, грязная работа, где былое умение…
Он давно уже подозревал, что Шевалье работает не в полную
силу, теснит с половинным напором, да и болезненных уколов что-то очень уж мало
угодило по корпусу – если учитывать, с кем он сошелся…
Щадил его Шевалье, чего уж там – да и он сам дрался без
азарта, без упоения, даже вяловато. Оба работали самыми настоящими французскими
дуэльными шпагами, помнившими еще незадачливого императора Наполеона III
(прошлогодний подарок Смолина на семидесятилетие), разве что кончики у них были
старательно доведены до полной тупости. Но все равно уколы получались
чувствительные.
Шевалье вдруг проворно отпрыгнул на два шага, опустил шпагу острием
(вернее, тупием) к полу. Смолин выжидательно остановился, держа клинок
параллельно доскам пола из настоящего тика.
– Хватит, – сказал Шевалье, подбрасывая шпагу и
перехватывая ее за клинок под эфесом. – В тебе, Базиль, сегодня абсолютно
не чувствуется куража, даже неудобно как-то наносить удар…
– Ваша правда, Шевалье, – сказал Смолин,
проделывая со своей шпагой ту же манипуляцию. – Никакого настроения. А
впрочем, я уже давненько сошел с круга, какой из меня фехтовальщик…
