Теперь – о Фабере, сиречь господине Фаберже, поставщике
двора и все такое прочее… Этот портсигарчик, сляпанный в двадцатых годах
двадцатого века, в прошлой жизни как раз и носил соответствующее клеймо. И
купил ты его, декадент, за девять тысяч рублей в магазине «Раритет», у господина
Тарабрина по кличке «Врубель» – свои люди эту кличку произносят раздельно: не
фамилия художника, а – «В рубель». Что, скажу тебе по секрету, обозначает не
самый тяжелый вес означенного господина в шантарской антикварке. А Врубелю его
толкнул за шесть тысяч Миша из Барнаула… Держал я этот портсигарчик в руках,
когда клеймо на нем было старое, как нельзя более соответствующее истинному
возрасту… Ну вот. А потом Врубель тебя сводил к Виктору Пантелеевичу по
прозвищу Маэстро, каковой с присущим ему искусством изобразил на месте старых
чекух новые, фаберовские… Я что-то неправильно излагаю? Ты скажи, ежели я в чем
ошибся… Молчишь? Молчишь, падло, что ж тебе сказать-то в этой хреновой
ситуации…
– Нет, если так, возьмите…
Попытка парнишечки вынуть из внутреннего кармана легкой
куртки неправедно полученные денежки была мгновенно пресечена Шварцем,
врезавшим ребром ладони меж шеей и плечом. Кот Ученый, заскучавший, должно
быть, из-за совершеннейшего своего неучастия в событиях, предложил мягким
интеллигентным тоном:
– Ну что, кончаем с гуманизмом и начинаем пинать
всерьез?
– Друг мой, я вами удручен, – сказал
Смолин. – Зачем же пинать живого человека, что за садизм… Итак. Откуда ты
взял свое фуфло, мы уже выяснили. Теперь побежим вприпрыжку по твоим странствиям
в поисках халявной денежки… Портсигарчик этот ты пытался сдать в
Новониколаевске – Витальичу в «Золотую пещеру» и Коле Кабанову, вольному
стрелку, но они, будучи людьми с некоторым житейским опытом, тебя отшили. Тогда
ты дернул в Томск, обошел все три тамошних точки, но опять-таки не встретил
желания отдать настоящие деньги за фуфло. Вот и подался к нам, гастролер
долбаный… Ладно, – сказал он с видом величайшей скуки. – Это уже
становится скучным и неинтересным… Запускайте Ашотика, что ли…
Скалясь и цинично похохатывая, Шварц распахнул дверь на всю
ширину и рявкнул:
– Ашот Гамлетович, вас просят!
В дверях возник… Точнее, громоздился… Короче говоря,
подходящее слово подобрать было трудновато. Ашотик занимал своей громадною
фигурой весь дверной проем, отнюдь не узкий и не низкий, касаясь макушкой
притолоки, а косяка – плечами. Телосложением он более всего напоминал
поставленный на попа микроавтобус и одет был без особых претензий на
элегантность: в потертые тренировочные штаны и распахнутый белый халат, открывавший
необъятное пузо, а также могучую грудь, заросшую черным волосом. Из особых
примет у него имелись золотая цепь на бычьей шее, весом этак около килограмма,
и пара золотых перстней, тоже сработанных без излишней мелочности. Картина была
впечатляющая.
– Баре дзевс! – прогудел великан.
– Баре дзевс, Ашотик! – сказал Смолин
приветливо. – Заходи, не смущайся…
– Ково виибат?
– А вот тебе милая девочка, – сказал Смолин, кивая
на обомлевшего москвича. – Вот это нехорошее создание пыталось нас,
убогих, кинуть на приличные деньги, но было разоблачено… Что ж еще с ним
сделать-то?
– Ибат, канэчно! – пробасил Ашотик,
надвигаясь. – Ах, какой красывый девичка, я тарчу! Сама штанышки снымеш,
милая, или тэбэ памоч?
Судя по реакции, заезжий жулик никакой любви к подобным
развлечениям не испытывал: он отпрыгнул к стене, вжался в нее так, словно
надеялся проломить, и заорал:
– Вы что, охренели?
– Ничего-ничего, – сказал Смолин,
ухмыляясь. – Мы ж не звери и в правовом государстве живем… Потом покажем
тебе дорожку до РОВД, и ты там сможешь невозбранно подать заявление о том, что
с тобой совершили акт мужеложства самым насильственным образом. У Ашотика все
равно железная справка из «дурки», недельку там покантуется, а потом мы его
выкупим, в который раз. А вот тебе придется следакам по десять раз повторять,
как именно тебя ставили и что именно проделывали… Ну ладно. Соловья баснями не
кормят. Давай, Ашотик, побалуй с девочкой, а мы посмотрим…
– Ва! – с большим воодушевлением воскликнул
Ашотик, звучно похлопывая себя по пузу. – Хады суда, моя сладэнькая, Ашот
Гамлэтович тэбя савсем не болно апрыходует…
Он ловко сцапал москвича с неожиданным для столь великанской
фигуры проворством и вмиг легонько придушил, едва тот нацелился орать.
Припечатал физиономией к столу, похлопал пониже спины, ласково приговаривая:
– Тэбэ понравытся, солнышко…
Его жертва, все еще тщетно пытаясь вырываться, издавала
звуки, больше всего напоминавшие щенячий скулеж. Когда ситуация для некоторых
ее участников – точнее, одного-единственного – исполнилась законченного
драматизма, Смолин легонько хлопнул в ладоши:
– Стоп, снято, всем спасибо…
Отпустив незадачливого афериста, Ашотик напоследок еще раз
ласково похлопал его по попке, хохотнул и удалился в сопровождении Шварца.
Милейший был человек (без малейшей тяги к педерастии), работал шеф-поваром в
армянском кафе напротив и добрым соседям охотно оказывал подобные услуги за
смешные деньги – поскольку к тому же, как давно выяснилось, всю жизнь мечтал
играть на сцене, да как-то не сложилось…
Смолин сел за стол и брезгливо сказал:
– Ладно, не хлюпай, чадушко. Пошутить нельзя?
Москвич, все еще легонько сотрясаясь от нешуточного испуга,
таращился на него с лютой, бессильной злобой, но вякнуть хоть словечко,
разумеется, опасался.
– Можно все это провернуть и по-другому, –
хладнокровно продолжал Смолин. – Тебе не приходило в дурную башку, что
номера купюр могли быть переписаны? Тогда процедура и вовсе становится
культурнейшей, цивилизованнейшей – строчим заяву в РОВД, сдаем тебя, козла,
экспертиза в два счета устанавливает, что Фабер и оба японца липовые – и светит
тебе веселая статья касаемо торговли заведомыми фальшаками. А учитывая, что
казацкая шашечка настоящая, приплюсовывается еще и торговля холодным оружием. Чистейшее
дело получится, согласись. Вряд ли у тебя найдутся бабки высвистывать столичных
звезд вроде Резака и Падлы, так что куковать тебе, придурок, на сибирской зоне
от звонка до звонка… Мы люди не злые, мы тебе обязательно дачку пошлем с
пряниками и вазелином – у нас на зонах любят из московских Манек делать…
Он закурил, спокойно пуская кольца к потолку. Посмотрел на
окончательно растоптанного оппонента и сказал почти равнодушно:
– Ладно, делу время, а потехе час… Выкладывай бабки,
ублюдок, и сматывайся. Твое счастье, что некогда с тобой разбираться по полной,
да и руки пачкать неохота… И запомни себе намертво, придурок жизни, что дикарей
в Сибири не водится. Здесь тебя самого разведут, пискнуть не успеешь…
Еще не веря, что так легко отделался, незадачливый обладатель
блестящих бусиков принялся выкладывать деньги на стол – а когда он закончил,
недоверчивый Кот Ученый подошел и вывернул ему карманы.
