Он медленно двинулся в сторону Гоши, усмехаясь весьма
недобро, постукивая сжатым кулаком по левой ладони. На ходу цедил сквозь зубы:
– Тебя ж предупреждали, придурок жизни… Ведь знал
прекрасно, что менты трясут антикварку сосредоточенно и методично… Блядь, ну у
меня слов нет – погореть из-за кортика паршивого, взявши пять штук рублями…
Гоша потихонечку пятился, пока не уперся спиной в огромаднейший
сервант довоенных времен, только что прибывший из реставрации, – и
отступать стало некуда по самым что ни на есть техническим причинам. Смолин
надвигался, крутя головой:
– И все бы ничего, но как над тобой камера хохотать
будет – все равно что трусы с веревки стырить… Пять штук!
Оказавшись вплотную с проштрафившимся продавцом, он
остановился, глядя все так же грозно. Гоша, судя по лицу, уже смирился с
грядущим воздействием на организм. Вот только Смолин руки распускать не
собирался: как-никак свой парень, давний сотрудник, проверен в большом и в
малом, а таких трудно искать и воспитывать, антикварный бизнес в этом плане –
штука консервативная. Да и потом, если вспомнить все случаи, когда прожженные
волки горели на сущей ерунде…
И все же в воспитательных целях он еще какое-то время
постоял с грозным видом, держа Гошу в неизвестности. Посчитав, что моральная
экзекуция состоялась, разжал кулаки и похлопал удрученного парня по плечу:
– Ну ладно, не буду, что ты уж… Не смертельно.
Как-нибудь переживем, бывало и хуже… Тем более ты, цинично говоря, контору не
подставил, а исключительно себя. Хвалю. Так и должны поступать настоящие
пионеры или там скауты…
– Я ж не дурак… Понимаю насчет групповухи…
– Молодец, – сказал Смолин серьезно. –
Правило все брать на себя не из романтики придумано, а по причинам, насквозь
практическим… Ладно. Вытаскивать мы тебя, конечно, будем, что ж с тобой делать…
Как все было?
Сначала сбивчиво, потом все более приходя в себя, Гоша
поведал стандартную, в общем, историю: заглянул в магазин мужичок, весь такой
из себя компанейский, душа нараспашку, тельняшечка из-под рубашки, улыбка на
шестьдесят четыре зуба. Слово за слово, и выяснилось, что один бывший мореман
хочет сделать подарок на день рождения другому бывшему мореману, с которым
вместе якорную цепь от ржавчины напильником чистили и акул шваброй отгоняли от
секретного радара в носовом бульбе. Денег в обрез, так что желательно что
подешевле, но непременно настоящее… Ну, а дальше и слушать не стоило. Стандарт.
Хотя до сих пор ловятся, ловились и ловиться будут.
– Главное, сука, выглядел убедительно…
– Чего ж ты хочешь, – сказал Смолин
задумчиво. – Ему положено. Значит, толковый опер, это тебе не мочалка с
орденом Ленина и «обнищавший профессор», которых за версту видно… Что в
объяснительной написал?
– Как было…
Смолин досадливо поморщился:
– Дети малые, ей-богу, поколение непуганых идиотов… Я
понимаю, что тебя, целочка ты наша, впервые в жизни менты прижучили, но надо ж
было думать…
– А что мне оставалось?
– Слушай внимательно, – сказал Смолин с
расстановкой. – Они тебя вскоре же потянут на увлекательную процедуру под
скучным названием «возбуждение уголовного дела». А до тех пор никто и не мог
тебя письменно предупреждать об уголовной ответственности за дачу ложных
показаний… Ведь ничего такого не было?
– Не было…
– Вот видишь… Запоминай. Показания ты напишешь новые. И
дело было так: покупатель этот сраный сказал, что хочет показать кортик
второму, который сидит в машине и по каким-то своим причинам в магазин зайти не
может. Ты, не питая особого доверия к человечеству, согласился, но взял с него
залог в пять тысяч рублей – чтобы не так обидно было, если он драпанет с
раритетом. Усек? Так и было. И брал ты с него залог. Другими словами, никакой
такой «продажи» не имело места быть. Уяснил?
– Ага. А если спросят…
– Почему ты сначала объяснял так, а потом – этак? Ну
конечно, спросят, они ж не дураки, службу знают… Вот тут ты будешь стоять на
своем, как монумент: первую объяснительную накропал, будучи в состоянии
сильного душевного волнения… только словечки сам подбери, не такие казенные,
чтоб не шпарить канцеляризмами… В общем, с тобой впервые в жизни случилась
такая неприятность, ты разволновался, себя не помнил, окружающее воспринимал
плохо – вот и накатал под диктовку навалившихся на тебя ментов, что говорили. А
теперь опомнился, трезво все взвесил, вспомнил, как было на самом деле… и уж с этого
не сходить, ясно?
– Они ж поймут…
– Ну конечно, поймут, – сказал Смолин, ухмыляясь почти
весело. – Они и не такое видали-слыхали… Только как они тебе докажут – и,
главное, судье, – что все происходило не так, как ты толкуешь, а именно
так, как они утверждают? Твое слово супротив ихнего, и не более того. Если они
не писали разговор и не снимали… да нет, я уверен, ни того, ни другого. Во всех
трех предшествующих случаях не было ничего подобного. Прокатит. Главное, стой
на своем и помни накрепко: добровольное признание и сотрудничество со
следствием ничего не облегчают, а наоборот, отягощают… Ну, и вытаскивать тебя
будем со страшной силой. Отмажемся, не впервые… Топай домой, выпей малость,
отоспись – и готовься барахтаться, как та лягушенция в крынке со сметаной…
Он ободряюще похлопал по плечу чуточку повеселевшего Гошу и,
не оглядываясь более на него, направился в кабинет. Еще издали слышно было, как
Кот Ученый, мастерски вывязывая семиэтажные конструкции, кроет все
правоохранительные органы, сколько их ни есть на свете, и шантарские в
частности. Причины были самые житейские: после инвентаризации содержимого
Кащеевых закромов Смолин выделил всей троице кое-какую долю – скорее малую
премию. Премия Хижняка как раз и олицетворялась в достаточно редком и недешевом
клиночке, помимо прочего – и клинок этот он поленился нести домой, оставил
здесь, где его вкупе с другими и прихватили стражи закона.
– Матом горю не поможешь, – сказал Смолин, встав в
дверях. – Равно как и прочим красноречием. Вообще, орлы, скажу вам честно
– сам по себе недавний инцидент меня в данную минуту не особо и интересует.
Тяжелее бывало, однако ж выстояли… Действовать надо – но в другом направлении…
Каждому из них по отдельности и всем вместе Смолин доверял
абсолютно. Они не работали у него на зарплате и, если докопаться до корней,
никак не были теми, кто пышно именуется «друзьями». Они просто-напросто черт-те
сколько лет были с ним повязаны общим развеселым бизнесом, и в доле бывали
сплошь и рядом, и услуг друг другу оказали немало. Короче говоря,
наличествовало то, что порой крепче дружбы, – спаянная общим интересом
команда…
– Пацана, собственно, и без нас вытащат, – сказал
Смолин. – Мы тут – сбоку припека, стараться будет умный дядька адвокат, и
флаг ему в руки. Меня сейчас другое интересует. Чертовски хотелось бы
ошибиться, но не могу я, други и соколы, отделаться от впечатления, что за
кулисами притаился некто новый. Что скромненько маячит в отдалении какой-то
игрок, о котором мы ни черта не знаем, – а вот он о нас знает больше, чем
хотелось бы… Кто-то еще влез в игру.
