– Мой друг несколько преувеличивает, Миша, –
сказал Смолин. – То, что тебя на нарах опустят – вовсе не стопроцентная
вероятность, это уж смотря в какую хату попадешь. И как себя поставишь. Хотя…
Ты уж прости, конечно, но я-то могу судить по опыту двух своих путешествий за
проволочку, а потому говорю откровенно: таких вот слабачков, не приспособленных
к зоне, частенько как раз раком и ставят… Ладно. Не будем с ходу о печальном,
еще не факт, что тебя непременно в камере Манькой сделают… но сама по себе
отсидочка тебе всю налаженную и беспечную жизнь поломает. А уж для папы с
мамой, честных советских тружеников, удар будет тот еще… Вся жизнь у тебя
хрупнет, как сухое печенье… Я не шучу, родной. Я серьезно настроен. Прямо
сейчас поедем в ближайшую ментовку и напишем дружненько заявления все четверо:
мол, случайно увидели на улице, скрутили-доставили… Еще раз прости за прозу
жизни, но нет у папы с мамой таких доходов, чтобы тебе хорошего адвоката
подстегнуть. Да и дело больно уж чистое. Ты, конечно, будешь у следака лепетать
про Дашу и друзей… но, повторяю, ты уверен, что они тебя начнут
вытаскивать? – он сложил фотографии аккуратной стопочкой, убрал их в
карман и продолжал скучным голосом: – Пора и тебе, родной, что-нибудь изречь, я
все сказал, даже в глотке пересохло… Ну?
– Послушайте… Вы же сами говорите, что я неумышленно…
Давайте я завтра же с утра заберу все и отдам… Извините, конечно, но я ж не
знал…
– Ты паренек вроде бы неглупый, – сказал
Смолин. – Будущий искусствовед, причастен, стало быть, к духовной
сокровищнице человечества и прочей лабуде… Вот и подумай крепенько: почему мы
нагрянули целой толпой и тратим на тебя время? Притом что с точки зрения закона
ситуация для нас чистейшая, исключительно к нашей выгоде повернута… Напряги
соображалку, сокол ясный…
– Деньги будете требовать?
– Тьфу ты… – поморщился Смолин. – Студент,
интеллигентный мальчик… И деньги твои мне не нужны, и денег-то у тебя нет… Мне
не деньги нужны, а главная ценность нашего века – информация. Не будем тянуть
кота за яйца, время позднее… Короче говоря, ответишь мне на пару-тройку
вопросов – и гуляй свободным человеком. Ордена, естественно, отдашь…
– Какие еще вопросы? Про что?
– Про кого, – поправил Смолин. – Про нашу
очаровательную Дашеньку. Как говорится, то и это…
– Ничего я про нее говорить не буду.
– Я ж не сказал, что именно меня интересует…
– Все равно.
– Подобная разновидность человеческого существа
именуется обычно дураком, – сказал Смолин. – Давай поговорим об еще
одном аспекте проблемы… Как мужик с мужиком. Мы там, возле дома, давненько
торчали. И прекрасно видели, как тебя, прости за прямоту, отшили окончательно и
бесповоротно. «Чтоб ноги твоей тут не было!» Что-то в этом роде, а? А еще мы
отлично видели – да и ты тоже наверняка, – как ее привез дяденька на
большой красивой машине. Дяденька, подсказывает мне знание жизни, прочно и
надолго занял твое место… И что, в этих исторических условиях твоя стойкость
Дашеньку умилит и восхитит? И она к тебе возвернется, как в мексиканском
сериале? Ну ты же сам понимаешь, что это вздор жуткий… Даша – полная и
законченная стерва, ты еще не понял? И в тюрьму она тебе паршивого пирожка с
кошатиной не принесет. Наоборот, будет только рада, что все так удачно
сложилось: ты будешь на нарах чалиться, а она – беззаботно кружиться в вихре
удовольствий со своим богатеньким Буратиной. И некому будет возле подъезда
торчать, разборки устраивать… Так что совершенно не тот случай, чтоб играть в
благородство – в первую очередь оттого, что не стоит она того. Ты к ней со всей
душой, ты ее произвел в Прекрасные Дамы – а она тебя всего-навсего
использовала, как тот аптечный предмет…
– Будь мужиком, – поддержал Кот Ученый. –
Таких у тебя еще будет вагон с прицепом…
Разговор переместился в другую тональность – пленника теперь
не пугали, а, наоборот, чуть ли не со скупой слезой мужского сочувствия на
глазах утешали и улещали, делились печальным жизненным опытом, приобретенным в
молодости, и давали полезные советы людей поживших, насмотревшихся на женское
коварство. Одним словом, убалтывали и обрабатывали по полной программе,
понемногу создавая впечатление, что рассказать все о коварной подружке следует
в первую очередь оттого, что это получится где-то даже суперменский поступок –
она тебя, парень, бортанула, так вытри об нее ноги и ботинки смени… Давили и на
оскорбленное самолюбие, и на вполне естественный страх перед неприятностями с
законом. Окажись индивидуум покрепче, с ним пришлось бы повозиться, но в том-то
и суть, что парнишка был со слабинкой…
Собственно говоря, ничего особенно интересного Смолин в
итоге не узнал. Фаине Миша возил Дашеньку раза три, и всякий раз визиты
проходили буднично и обыденно: пили чаек, разговаривали о всевозможных
пустяках. Об индивидууме из черной «камри» студент не мог сказать ничего
определенного: он просто-напросто, получив отставку и сопоставив кое-какие
прежние наблюдения, заподозрил, что появился более удачливый соперник – в чем
сегодня вечером и убедился окончательно. Те двое, что были в квартире вместе с
ними, – одногруппники, старые приятели, Даша душевно попросила мальчиков о
небольшой услуге, а они, как галантные кавалеры, не сумели даме отказать –
нисколько не заморачиваясь юридической подоплекой подобного ночного визита…
Одним словом, невелик был улов. И тем не менее… Овчинка
безусловно стоила выделки: труды оказались невелики, зато получили
подтверждение кое-какие версии и гипотезы: о том, что возле Дашеньки
наличествует некий, безусловно денежный барбос, о том, что она ни с того ни с
сего начала вдруг крутиться вокруг Фаины. Это уже были не догадки, а суровые
факты, пусть и немного прояснявшие в происходящем… Шла совсем рядом чья-то
потаенная игра, а как же! Как бы там ни было, номер «тойоты» накрепко отложился
в памяти, а это уже кое-что…
Вот когда Смолин всерьез пожалел, что никак не является
крутым мафиози из бульварных романов: действительно, нет варианта проще, чем
увезти Дашеньку куда-нибудь в тихое местечко и о многом поспрошать, ласково
помахивая паяльником, – но в реальной жизни за такие подвиги огребешь
такую кучу неприятностей, что тремя бульдозерами не своротишь. Нынче не
девяностый год и даже не девяносто пятый…
– Да, еще о Фаине… – задумчиво сказал
Смолин. – Дашка ей не предлагала каких-нибудь сделок? Продать картины,
пожертвовать какому-нибудь фонду или музею? Еще что-то?
– Нет, при мне ничего подобного… Я же все время с ними
сидел… Может, без меня? А в чем вообще дело?
– Да в том же самом, – задумчиво ответил
Смолин. – Что-то готовится, а что – непонятно… Ладно, паренек, это, в
конце концов, не твоя забота. Ты, главное, держись подальше от этой милой
девочки, иначе она тебя так подставит…
Он покосился вбок, заметив в полумраке непонятное шевеление.
В высоченном заборе из досок, ограждавшем стройку, был проем, как раз под
«КамАЗ», оттуда в круг света от уличного фонаря настороженно выдвинулась худая
поджарая фигурка несомненно таджикского облика – из тех большей частью
беспаспортных среднеазиатов, что массами спасались в Шантарске от лютой нищеты
и прочих сложностей жизни на далекой родине. Сторож… Он сделал еще три шага
вперед – один другого короче, – всмотрелся в джип и осторожненько,
негромко поинтересовался:
