И, наконец, Степа Генералов, сорокалетний, поджарый,
жилистый, усатый, с физиономией классического армейского сапога, каковым он
много лет и являлся, дослужившись до майора и угодив под очередное сокращение в
те безумные времена, когда министром обороны, по слухам, едва-едва не сделали
мадемуазель Новодворскую. Смолин, поначалу намеревавшийся использовать его в
качестве простого секьюрити, очень быстро обнаружил, что отставной майор –
неплохой знаток «холодняка»
[1]
и германских наград двух
последних столетий (давнее хобби, еще с юности). После этого стало ясно, что
Фельдмаршала, как быстро окрестили бывшего ракетчика, следует использовать на
гораздо более сложных и деликатных участках работы.
Смолин встрепенулся, переспросил:
– Что?
– Я говорю – мочканут бабку, на хрен, – повторил
Шварц.
– Теория вероятности утверждает, что процент подобного
исхода стремится к конечной точке… – задумчиво поддакнул Кот Ученый.
– А что мы можем сделать? – пожал плечами
Смолин. – Если божий одуванчик, обитая по-прежнему в романтичных
шестидесятых, продавать холсты наотрез отказывается? Ну, это все лирика. В
конце концов, не факт, что ее непременно мочканут. По большому счету, покойный
– не Рубенс, чего уж там. Это ради Рубенса сворачивают шеи, это Рубенсом имеет
смысл торговать потаенно – но не Бедрыгиным все же…
– Но как-никак – тыщ триста баксов, – обронил в
пространство Фельдмаршал. – Дураков хватает…
– Меня даже не количество дураков на квадратный метр
волнует, – признался Смолин. – А волнует меня то, что к бабуле, как
выяснилось, зачастила Дашенька Бергер…
– Ах, во-от к кому она… – протянул Кот
Ученый. – А мы-то смотрим – Дашенька попкою вертит, ныряет в тот же
подъезд под ручку с хиппастым таким мальчиком… Во-от оно что… Кащей, паскуда?
– Черт его знает, – мрачно сказал Смолин. –
Вот только старушенция отчего-то начала говорить загадками – и уверяет, самое
интересное, что замаячил наконец на горизонте неведомый филантроп, обещавший
подмогнуть с музеем…
– Кто?
– А я знаю? – пожал плечами Смолин. – Говорю
же, намеками все. Но кто-кто, а наш общий друг Никифор Степаныч, чтоб ему в
неглыбком месте утонуть, вполне способен устроить какую-нибудь аферу. Мы все
тут люди взрослые и битые, механизм примерно понимаем…
– Тоже мне, ребус, – фыркнул Шварц. – Я беру
ботана, даю ему пару раз по почкам, и он у меня поет, как Соловей-Разбойник на
суку…
– Отставить, – сказал Смолин решительно. –
Беда не в том, Шварц, что это Голливуд, а в том, что это получится дешевый
Голливуд. Мы же не «Коза Ностра» как-никак, и даже не мафия вокзальных
таксистов. Твой ботан, едва утерев сопли, помчится с заявой в ментовку, и всем
нам станет уныло. Не говоря уж о том, что парнишка вполне может оказаться вне
игры. Абсолютно. Всего-то навсего потрахивает девочку да возит, куда ей надо. Если
это Кащей – в жизни он не станет использовать подобного сопляка. Дашка – дело
другое, родная кровиночка при всей его неприязни к близким родственникам, да и
умненькая, паршивка, ходит слух…
– Дык, ёлы-палы… – протянул Шварц. – Можно и
Дашку… проинтервьюировать вдумчиво.
– Шварц, чтоб тебя… – с досадой бросил
Смолин. – Ну что, в самом деле, за понты корявые?
– Да я ж не всерьез, мля, – сказал Шварц
примирительно. – Тяжко просто смотреть на эти окошечки, зная, что там –
та-акое лавэ… Триста тысяч. Условных енотов.
– Всем тяжко, – ответил Смолин. – Но это еще
не повод нести всякую чушь. Ладно. Если это Кащей, дело надолго в тайне не
сохранишь, рано или поздно будет утечка, вот и посмотрим, сможем ли мы для себя
что-то выкроить. У Кащея хватка уже не та, сдает старинушка на глазах, так что
есть шансы, есть… – он кивнул в сторону «восьмерки». – А вот номерок
обязательно пробейте, и не откладывая. Посмотрим, кто таков, чем дышит, и зачем
он тут вообще посреди интриги – по случаю или как… Поехали, Шварц, у нас и без
бабули делов невпроворот…
Глава 2
Будни без особых сюрпризов
Магазин располагался на первом этаже желтокирпичной
девятиэтажки с одним-единственным подъездом. В старые времена, то есть в годы
союза нерушимого республик свободных, тут пребывала пельменная, памятная
Смолину еще по раннему детству: неплохое было заведение, пельмени тут лепили
практически на виду у публики несколько проворных теток, в кухне, отделенной от
зала лишь низеньким барьером. Тут и варили, тут и разливали. И если уж задевать
ностальгию, то именно тут, в подсобке, Смолин и потерял невинность с одной из
разбитных пельменщиц. Ностальгия эта, впрочем, не имела никакого отношения к
покупке им в свое время означенного заведения (пельменная как-то незаметно
самоликвидировалась, едва грянула гайдаровщина, потом тут сменилось с полдюжины
хозяев, открывавших то продуктовую лавочку, то, извините за выражение, бутик,
то просто некий абстрактный «офис», – а уж четыре года назад в результате
не особенно и сложной комбинации, на пятьдесят процентов честнейшей, а на
остальную половину связанной с закулисными интригами и ярко выраженной
чиновничьей коррупцией, здесь обосновался Смолин).
Место было выбрано тщательно, после долгих расчетов:
практически в центре города, но все же в некотором отдалении от трех самых
оживленных центральных проспектов, так что обычным заезжим зевакам, слонявшимся
по историческому центру Шантарска, забрести сюда было не так просто.
Антикварный магазин – не сувенирная лавка, и случайный народ тут всегда был
досадной помехой, главные деньги испокон веков делаются на устоявшейся
клиентуре, регулярно наведывающейся за конкретикой. Здесь, что повлияло на
выбор, была обширная стоянка – серьезные собиратели пешком ходят редко, им,
помимо прочего, непременно подавай удобное место для парковки…
За вычурным названием он не гнался с самого начала: над
входом красовалась не особенно и большая вывеска, где черным по светло-зеленому
было изображено не самым вычурным шрифтом «Антиквариат». Умному достаточно.
Сделав парочку звонков по одному мобильнику (номер, в общем,
многим известен), парочку по второму (гораздо более законспирированному),
Смолин вылез из машины и вразвалочку направился в свое логово. Выглядевшее до
уныния стандартно, мало чем отличавшееся от сотенки-другой собратьев, разбросанных
по России: картины на стенах, три ряда начищенных разномастных самоваров на
темном стеллаже, стеклянные витрины со всякой всячиной, вдоль стен расставлены
старые радиоприемники, полдюжины колоколов (церковные – с крестообразным
«ухом», корабельные – с простым), небольшой штурвал, китайские вазы (не
уникумы) и прочий хлам вроде пишущих машинок, нереставрированных стульев и
разномастных бронзовых фигур современной работы, наводнивших российский рынок
трудами китайцев и испанцев. Большей частью это был именно хлам – с точки
зрения серьезного коллекционера. Настоящее (как не входившее в противоречие с
Уголовным кодексом, так и предосудительное) всегда размещается в задних
комнатах, куда случайно забредшему зеваке ни за что не попасть…
