Она любовалась панорамой, а Смолин разглядывал ее с
неподдельным эстетическим интересом. Приятная была девочка, что и говорить.
Обернулась:
– Вы что же, так один здесь и живете?
– А что делать, – сказал Смолин. – Так уж
вышло… Ну, что же мы стоим? Садитесь. Против капли коньячку не возражаете? Тогда
берите… берите-берите, это и есть рюмка.
– Интересно как… А почему они такие?
– Это и есть так называемая «стремянная», которую любят
осушать герои классиков, – сказал Смолин. – От слова «стремя».
Садятся охотнички в седла, подают им такие рюмки, и – до дна. Прошу. Без
тостов, а? Что их, напрягаясь, выдумывать…
Он констатировал, что девочка свой «аршин» опрокинула лихо
(а доза была не наперсточная все же), задохнулась самую чуточку, но быстро
справилась. Галантно подсунул ей тарелочку с конфетами – антикварную, а как же,
хорошего германского серебра дореволюционной пробы, к тому же на донышке
имелась изящная монограмма под баронской короной с семью шариками на семи
зубцах (в сорок пятом началось ее странствие на восток, надо полагать).
– Еще?
– Ой, что вы, такими темпами… Вообще, я по делу…
– Как пожелаете, – сказал Смолин. – Нет у
меня намерения вас коварно спаивать… а вот я, с вашего позволения, сразу вторую
следом махну. День был нервный…
Он налил себе и, следуя завету классика, немедленно выпил.
Закуской и на сей раз пренебрег, зная свои меры и дозы. Инга на него взирала с
каким-то непонятным выражением – щеки пикантно порозовели от доброй рюмахи, вся
такая… «Не вытерплю, – подумал Смолин. – Схожу в атаку. Не выходя за
рамки. Отошьет так отошьет, не смертельно. Хороша, паршивка…»
– Вас что, опять милиция дергала? – спросила вдруг
Инга с тем же непонятным выражением.
– Меня? – Смолин пожал плечами. – А почему
она меня должна была дергать? С чего вы взяли?
– Ну, после всего, что в городе творится… В антикварной
торговле, я имею в виду… – и она сама потянулась к серебряной волчьей
голове, оставившей тонюсенький влажный ободок на белой салфетке. – Можно?
– Да бога ради… – сказал Смолин, наливая ей, а
заодно и себе. – Вот и тост подвернулся кстати: можно сразу и за
процветание антикварной торговли, и за присутствующих здесь дам…
Он поставил пустую рюмку, подождал, пока девушка справится с
легоньким алкогольным ожогом, дожует конфетку. И спросил с наигранно грозным
видом мультяшного злодея:
– А не подскажете ли, девушка, откуда у вас информация,
за которую людей в Шантару опускают с камнем на ногах? Я имею в виду, кто вам
сказал, что в антикварной торговле «что-то происходит», да еще милиция
припутана?
– Я же говорила, что собираюсь встретиться с вами по
делу, – сказала Инга. – Вот, посмотрите…
Оглядевшись, она подняла с пола свою сумочку и достала
оттуда сложенный вчетверо лист бумаги. Смолин развернул. Текста там было не
особенно много, но содержание примечательное: суконным, казенным, полным
канцеляризмов языком излагалось, как доблестные органы правопорядка пресекли
намедни на корню злокозненную деятельность шантарской антикварной «доморощенной
мафии» (хорошо хоть, в кавычки поставили, мудрилы). Означенная мафия, даром что
доморощенная, развернулась на всю катушку: абсолютно незаконно торговала
холодным оружием, совала в карман деньги мимо кассы, ради своих меркантильных
интересов сбывала первым встречным «предметы, представляющие значительную
культурно-историческую ценность» – а также вовсю приторговывала советскими
наградами, посягая тем самым на святое. И так далее, в том же духе. Заверялось,
конечно, о недопущении впредь и неминуемой каре, ожидающей всякого, кто
покусится.
– Это принесли…
– А тут и объяснять не надо, – сказал
Смолин. – Пресс-центр доблестного УВД, по стилю и манере изложения
видно… – он небрежно бросил бумажку на стол. – Печатать будете?
– Да, редактор велел. Вам это… здорово навредит? –
спросила она прямо-таки сочувственно.
– Да ничего подобного, – сказал Смолин, пожав
плечами. – Это вы впервые с таким встретились – а мы-то таких кампаний по
борьбе и искоренению пережили чертову уйму. И все в конце концов
устаканивается. Потому что у умных людей в погонах хватает настоящих
криминальных забот, чтобы не заморачиваться еще и нами… – он поморщился. –
Не смертельно, в общем. Просто… Просто нервы портит, вот и все. Есть повод
лишний раз порассуждать о тупости иных наших законов. Вот вы когда-нибудь
слышали про злодея, который пошел бы брать кассу со шпагой восемнадцатого века?
– Не приходилось что-то.
– Мне тоже, – сказал Смолин. – Я за всю свою
жизнь единожды слышал, чтобы преступники применяли антикварное оружие. На Урале
дело было. Какие-то шустрые ребятки взяли американский кольт ста двадцати лет
от роду, забили в него макаровские патроны, обмотав медной проволочкой, чтоб в
барабане не хлябали, – ну, и пришили кого-то… Ладно, это огнестрел. Но я в
жизни не слышал про преступления с применением антикварного холодняка. Это ж
надо быть законченным параноиком… И тем не менее все до сих пор обставлено
массой идиотских запретов… Поясню на примере. Вот у коллег моих прошли обыски
по магазинам, с изъятиями… ну, вы в курсе? А знаете, почему никто из нас не
берет эту самую пресловутую лицензию на право торговли антикварным холодняком?
Не потому, что процедура особо тягомотная. Просто-напросто придется еще и
завести амбарную книгу, дабы туда вписывать паспортные данные любого, купившего
ту самую саблю двухсот лет от роду… А это далеко не всякому понравится. Ну не
хочет обычный благонадежный гражданин, чтобы о нем знали. И потому, что,
накопив десяток означенных двухсотлетних сабель, он обязан их держать
исключительно в железном ящике, под замком, в комнате с решетками на окнах и
железной дверью… Это реально? И потом, вещички-то дорогие, не всякому хочется
их светить… Конечно, есть некоторый прогресс – в советские времена полагалось
регистрировать еще и все золотые-серебряные монеты, что у тебя дома хранятся…
Некоторый прогресс налицо…
– А за границей как?
Смолин горько усмехнулся:
– А за границей – форменный разврат. Холодняк
антикварный лежит в лавках грудами – я сам видел в Париже, – и его
покупают-продают, не предъявляя даже трамвайного билета. И старинный огнестрел,
кстати, тоже. А у нас не так давно заставляли в музее сверлить дыры в
пистолетных стволах шестнадцатого века – вдруг его умыкнет мазурик, пороху
набьет, пулю шомполом закатает, фитиль приладит и ка-ак пойдет окаянствовать…
Черт, да за границей преспокойно коллекционируют даже танки с
бронетранспортерами – ну конечно, пушки с пулеметами приведены в совершеннейшую
негодность… Словом, мы и тут позади планеты всей. Идиотство на идиотстве.
– А почему так?
– Хотите чистую правду? – сказал Смолин. – Я
не знаю. И никто не знает. Великолепная формулировочка: так получилось. Есть
идиотские законы, но никто не торопится их менять. Хорошо хоть, додумались
отменить статью за хранение – а то в прежние времена людям жизнь ломали из-за
какой-нибудь железки наполеоновских времен… У вас, я вижу, еще что-то
припасено? Покажите уж…
