– И грохнут тогда бабулю, как пить дать… – хмыкнул
Шварц.
– Крепко сомневаюсь, – сказал Смолин,
подумав. – Это уже совершенно другая статья, знаешь ли. Собственно-то
говоря, если кто-то надумал попятить картины, ему вовсе и не обязательно при
этом еще и бабулю мочить. Все равно, при любом раскладе они попадут к
коллекционерам, которые своих закромов не светят… Так что я за Фаину не
особенно беспокоюсь… Ну ладно, в болтовне правды нет. Уяснил задачу? Вот и
ладушки…
Он вылез, тихонько притворил дверцу и вернулся во двор.
Присел на добротно сколоченную лавку, опять-таки оставшуюся в наследство от
прежнего владельца – Смолин, собственно, ничего тут и не достраивал, времени и
желания не нашлось.
Разумеется, подскочила Катька и завалилась на спину у его
ног, выставив голое щенячье пузо. Смолин задумчиво ее чесал, погрузившись в
нешуточные раздумья.
В происходящем имелись нехорошие, примечательные,
многозначительные, неприятные и Аллах ведает какие еще нюансы. Позволявшие все
же думать, что дело пахнет не чередой совпадений, а чьей-то выстроенной,
вдумчивой работой…
Статья в московской «бульварке» о том красноречиво
свидетельствовала. Ночью он еще чуточку поговорил с Ингой на эту интересную
тему и кое-какие нюансы для себя прояснил. За московской сенсацией никак не мог
стоять ретивый майор Летягин – чересчур уж фантастическая цепочка совпадений
должна была выстроиться, чтобы рядовой провинциальный следак, обитающий за пять
тысяч верст от столицы, нашел ходы в довольно известную небедную и популярную
газету. Прежде всего, нет у него таких возможностей. И потом, зачем это ему?
Хотел себя разрекламировать, болезный, свои успехи на ниве борьбы с коварной
антикварной мафией? Но ведь в статье не упоминается ни одна фамилия стражей
порядка, повсюду безличное определение «шантарские правоохранители». Уж если
каким-то чудом честолюбивый майор нашел ходы в ту газету, то непременно
озаботился бы, чтобы его фамилия красовалась на видном месте… Любой на его
месте так бы и поступил.
Пойдем дальше. Автор статьи, уверяла Инга, реально
существует – там, кстати, и фотография красуется. Старый автор означенной
газетки, постоянный. Если бы ему сбросил информацию кто-нибудь из шантарских
борзопсицев, то уж непременно озаботился бы, чтоб и его имечко мелькнуло. Но ни
единого упоминания о шантарских журналистах в статье нет.
Вывод? А он простой и неприятный: кто-то со связями в
столице завлекательную информацию в газетку протолкнул. И этот «кто-то» не имеет
никакого отношения к людям в погонах.
Отсюда плавненько и закономерно вытекает несколько
достаточно простых умозаключений: на доске и в самом деле появилась новая
фигура, так что все события следует рассматривать именно с этой точки зрения,
поскольку, как широко известно, лучше перебдеть, чем недобдеть…
И еще один эпизодик, предельно загадочный и весьма даже
тревожащий…
«А порой из рук в руки потихонечку переходят целые пригоршни
золотых монет с профилями давным-давно умерших коронованных особ. Как эта
благодать попадает в Шантарск – отдельная песня…»
Именно так, дословно. Смолин помнил наизусть. Хитрушка тут
была в том, что он один порою поставлял клиентам золотишко, не обычными
поставщиками сюда привезенное, а доставлявшееся верным человеком из кое-каких
бывших братских республик. Не бог весть какие обороты – уж безусловно не
пригоршни, тут щелкопер приврал качественно – да и покупались монеты на месте
самым законным образом у их нынешних обладателей. Вот только эти невеликие
количества примерно раз в два месяца путешествовали через границы, не отражаясь
в казенных документах. Два-три десятка монеток можно при определенном
нахальстве примитивно провезти в кармане – конечно, если путешествуешь
исключительно поездом через «благополучные» границы, где нет привычки догола
раздевать всех поголовно путешествующих…
Но пикантность-то ситуации как раз в том, что эта сторона
дела до сих пор оставалась тайной. Во время постигшей Шантарск эпидемии
милицейских рейдов в антикварные лавки ни разу, ни у кого золото не изымалось,
хотя порой и присутствовало в сейфах и ящиках столов, – поскольку на
безлицензионной торговле золотом никто и пойман не был, в отличие от холодняка.
А значит, история приобретала дополнительный сюрреализм. Столичный щелкопер
мимоходом зацепил то, чем милиция пока и не интересовалась. В том, что все
произошло по глупому совпадению, что обормот присочинил для красного словца,
случайно угодив в десятку, не верилось совершенно, многовато совпадений,
однако, то есть это и не совпадения вовсе…
Вову Багдасаряна, как раз и занимавшегося этими
увлекательными вояжами, Смолин знал настолько давно, что ничуточки в нем не
сомневался: в жизни не сдаст, не заложит, случайным людям ни при какой погоде
не проболтается. А вот Врубель, законченный алконавт… Не так давно Вова,
знавший Врубеля лет двадцать, уступил его настойчивым просьбам и взял с собой в
ближнее зарубежье. Врубель там кой-чего прикупил, успешно здесь распродал, и
всё бы ничего, но с его манерой пить с первым встречным и развязывать при этом
язык, как шнурок…
Тяжко вздохнув, Смолин в последний раз поскреб розовое пузо
собаки и поднялся с лавочки, заверив:
– Подожди немного, сейчас жрать принесу…
Заслышав тихое шевеление на втором этаже, он неспешно
поднялся в мансарду – без особой неловкости (с чего бы вдруг?), но с
определенно присутствовавшим любопытством. Наступало самое интересное время,
прекрасно знакомое любому мужику с немалым жизненным опытом. Под названием
«наутро». В таких вот случаях наутро случается не то чтобы самое интересное,
но, пожалуй, самое непредсказуемое: поди угадай заранее, как будет вести себя
очередная подруга, ненароком задержавшаяся в твоей постели до утра, причем
впервые – вариантов тут масса, господа мои, и не все они мирны и безобидны,
иногда столь удручающие случаются… Вплоть до энергичных заявлений типа: «Так,
шкаф мы передвинем вон туда, здесь будет мой трельяж, а детскую оклеим обоями в
цветочек и с Винни-Пухами»…
Ничего экстраординарного он не увидел и уж тем более не
услышал: Инга сидела в постели, прикрываясь простыней с тем характерным
утренним сверхцеломудрием, которое женщинам отчего-то в таких ситуациях
свойственно. И взирала на него с неким немым вопросом – и это было знакомо,
ага, мужик должен нечто изречь или сделать так непреложно, что это моментально
всё расставит на свои места и внесет полную ясность. Ну что ж, не самый худший
расклад, говоря откровенно. Гораздо более напрягает, когда подруга первая берет
слово и изрекает какую-нибудь дурость, вроде: не правда ли, милый, волшебные
узы этой ночи связали нас отныне нерасторжимо? Плавали – знаем…
А потому Смолин, более битый жизнью, нежели глаженный ею по
головке, поступил просто: подошел, сел рядом на постель, совершенно безмятежно
улыбнулся девушке и спросил:
– Все нормально, правда? Никто глупостей не натворил и
даже не наговорил, и пить ты, в общем, умеешь, и прелесть ты все-таки в любое
время суток…
