– Точнее, – прервал его Смолин.
Кузьмич, на миг сбившись с торжественной маршировки, сказал
простецким бытовым тоном:
– Да дуру гнала, Василий Яковлевич, точно. То санитарам
кидается физиономии царапать, то, впечатление такое, что-то декламирует с
большим пафосом, мотает ее туда-сюда, дергает, ломает… Как, прости господи, в
белой горячке. Доводилось мне наблюдать со стороны эти процессы – крайне
напоминает…
– Потом?
– Гражданочка была погружена в машину и
отправлена, – вновь перешел Кузьмич на казенный тон. – Дарья с тех
пор так и оставалась в квартире. Одна она там или нет, судить затруднительно –
за это время многие входили, но никто из них в прежних посещениях квартиры не
замечен, так что утверждать не берусь… Свет там, во всяком случае, горит во
всех доступных обозрению помещениях, сами видите…
Смолин посмотрел на часы: шло к полуночи. Отсюда им, как
обычно, были прекрасно видны окна кухни и двух комнат из трех – свет там ни на
секунду не гас. Отправленный полчаса назад на разведку к противоположной
стороне дома Шварц прилежно отрапортовал, что свет горит и в третьей комнате,
шторы там так же плотно задернуты…
– Когда «скорая» уехала, я сходил к подъезду, –
продолжал Кузьмич. – Там наблюдалось некоторое скопление граждан,
привлеченных происходящим. Среди таковых, состоявших главным образом из
соседей, преобладали высказывания, сочувствующие старушке, – а также
циркулировали слухи, что бабушка, придя в умоисступление, мужнины картины
резала на мелкие клочки-полосы, чуть ли не все покромсала. Информация данная,
как меня заверили, поступила от родственницы, которая врачей и вызвала… Речь,
надо полагать, может идти только о гражданке Дарье… Более доложить нечего.
– Свет, – страшным шепотом распорядился
Смолин. – Свет вырубите!
Оказавшийся ближе всех Фельдмаршал ударил по выключателю, и
свет погас. Смолин приник к окну, отдернув выцветшую занавеску. У подъезда
остановился микроавтобус, кажется, «тойотовский», выпрыгнули двое парней,
откатили боковую дверцу, выдернули объемистый, но, судя по их движениям, очень
легкий мешок…
Смолин непроизвольно оскалился. Уличный фонарь помещался у
самого подъезда, света было достаточно, и он моментально опознал двоих из тех,
что сегодня пытались ему хамить в парке. У одного башка была украшена
аккуратной белой повязкой, укутывавшей главным образом ухо. Он первым и вошел в
подъезд, а второй, без усилий вскинув мешок на плечо, подался следом.
– Фельдмаршал, – распорядился Смолин, не
поворачивая головы. – Давай туда быстренько, проткни ему покрышку, а лучше
две…
Технической стороны дела он не касался, прекрасно зная, что
Фельдмаршал всегда с собой таскает отличный многофункциональный ножик – из тех,
что представляют собой раскладные плоскогубцы с массой других полезных штучек.
Фельдмаршал кивнул и проворно выскользнул из квартиры.
– Ну вот, – сказал Смолин, поудобнее усаживаясь на
подоконнике. – Тут не нужно быть гением – информации столько, что выводы
кто угодно сделает… Бабульке наверняка наша стерва подсыпала или подлила
какой-нибудь дури, достаточно быстродействующей. Вот крыша и поехала, шифером
шурша… Так, что у эскулапов и сомнений не было насчет немедленной
госпитализации. И кто тут докажет, что Дашка – не родственница, а сбоку
припека… Обратите внимание, джентльмены и товарищи, что сценарий не лишен
определенного изящества… Бабушка Фаина, изволите ли видеть, картины рвала в
мелкую лапшу… Под это дело можно все вынести… А в мешке у них, вероятнее всего,
как раз и напиханы обрывочки-лоскуточки, которыми потом вся квартира усыпана
будет… Изящно, согласен, есть выдумка и фантазия у наших долбаных конкурентов…
Когда бабуля выйдет на волю, веры ей не будет никакой, что бы ни твердила… Нет,
положительно, с фантазией сволочи…
Кузьмич, переставший наконец расхаживать по комнате, словно
журавль, откашлялся и озабоченно сказал:
– Следовало бы поставить в известность органы…
– Органы, Кузьмич, в известность уже поставлены, –
сказал Смолин чистую правду.
Он понятия не имел, где притаились местные
правоохранители, – но рекомендованный ему Равилем здешний подполковник
произвел самое хорошее впечатление. Понятно было, что он, как человек
многоопытный, светиться раньше времени не станет и появится на сцене, когда
окончательно уверится, что ему не соврали и дело в самом деле насквозь
криминальное…. Битый жизнью и службой мужичок, сразу видно.
Смолин оглянулся. Кузьмич, присев на краешек обшарпанного
стула, прямо-таки извивался от нетерпения, очень ему хотелось тряхнуть стариной
и немедленно пресечь нечто противозаконное. Так и содрогался от нешуточного
охотничьего азарта, хрен старый. Шварц же, устроившись гораздо более уютно – в
единственном мягком кресле времен пребывания здесь Гагарина и Че, –
внешних признаков нетерпения не выказывал, он просто покручивал на колене
небольшой немецкий револьверчик, заряженный солидными «резинками». Как самый
молодой в команде, не наигравшийся еще дурами, он вечно таскал кучу
всевозможных стрелялок, то газовик у него драл карман, то «Оса» с лазерным
прицелом, то разнообразные «резины». Впрочем, сегодня эти его цацки могли и
пригодиться…
– Ясно, что ночевать они там не будут, – сказал
Смолин. – Рано или поздно уйдут. Короче говоря… Кузьмич, ты у нас будешь
бдительный сосед, вредный пенсионер, который просто не может не
поинтересоваться, что это ночной порой в машину грузят. Усек?
– А чего тут не усечь…
– В общем, подойдешь первым и наедешь на них со всей
возможной вредностью. Только, я тебя умоляю, если они что-то такое достанут, не
геройствуй, а падай, мы будем за спиной…
– Знал бы ты, Василий Яковлевич, в каких переделках
бывали, – с достоинством изрек Кузьмич.
– Все равно, – сказал Смолин. – Если появится
нечто стреляющее – не искушай судьбу… Мы их в таком случае будем крутить с
особенной заботой… Шварц, а Вадик что, так и не объявился?
– Мобильник отключен напрочь, пропал…
– Ну, дело житейское, – сказал Смолин. –
Оттягивается где-нибудь, декадент… Итак, если… Опа!
Свет в одной из комнат погас – а почти сразу же и в другой.
– Быстро! – приказал Смолин, спрыгивая с
подоконника. – Они уходят, бля буду, уходят…
Он первым выскочил из барака и быстрыми шагами направился к
подъезду. Спохватившись, пропустил вперед Кузьмича, схватил за локоть
бульдозером прущего Шварца. Кузьмич, обогнав их – он был все в той же
гимнастерке, галифе и начищенных до блеска сапогах, – одним махом оказался
возле машины, к которой уже преспокойно подходила Дашенька в компании двух
парней (все трое нагруженные толстенными свертками, в которых моментально
угадывались свернутые полотна), заступил дорогу честной компании и командирским
голосом, источавшим как железо, так и яд, рявкнул:
– Па-астаим, молодые люди! Что это вы тут на ночь глядя
перетаскиваете?
