К тому времени, когда паутина расчетов преобразовалась в стройный объемный график, баржа совершила почти треть оборота вокруг планеты. Я сбросил результат в особую зону лоса, выделенную Тоомен для обмена информацией, — к своему интербрейну она не давала прямого доступа даже Лайману Тоу: тот хотя и сделался после зомбирования преданым ей безраздельно, но регулярно сбоил и, вероятно, мог случайно натворить дел. Теперь оставалось ждать приказа.
Катерина Новицкая заглянула ко мне в каюту. Сейчас, на орбите, на борту «Кометы» царила невесомость, и я понемногу приучался обратно воспринимать коридор как горизонтально положенную трубу, а не как колодец.
— Свободны? — поинтересовалась она вполголоса. Акустика на барже была потрясающая.
— Пока да, — ответил я. — Хотели поговорить?
— Мм, — неопределенно промычала она. — Тоскливо. Слишком много всего случилось…
— Нас затянуло в сигнулярность, — вымолвил я тяжело.
— Куда? — не поняла Новицкая. — Сингулярность? Вроде «черной дыры»?
— Нет. — Я покачал головой. — Сигнулярность. Термин из цивилогической теории. Обозначает состояние, при котором поток принципиально новой информации превышает когнитивные возможности мозга. Передозировка значений.
— А, теперь вспомнила! — отчего-то обрадовалась моя собеседница. — Серебряный век… Тогда еще предполагали, будто человечество стоит на пороге видовой сигнулярности. Экспоненциальный рост новых технологий…
— Да, — я кивнул снова, — только потом темпы научного прогресса были искусственно снижены — как раз потому, что мы уже перешли фактически тот самый порог. Вспомните, сколькими катастрофами человечество обязано тому необъяснимому с точки зрения здравого смысла факту, что лидеры ведущих на тот момент стран попросту не знали, что делать с доставшейся им в руки мощью, а главное — какими последствиями грозит любое движение…
— Ну да, — с иронией заметила Новицкая, — сейчас вы начнете меня убеждать, будто только стараниями Колониальной службы человечество избежало очередной гибели…
— Я настолько похож на идиота? — осведомился я резонно. — Служба была создана, грубо говоря, для поддержания статус-кво. И выполняла свою единственную задачу не за страх, а за совесть, потому что только так могла существовать. Но постоянство — это иллюзия сродни вечному двигателю или совершенному устройству общества. Оно, по счастью, недостижимо. Судя по всему, невзирая на усилия Службы, сигнулярность все-таки настигла нас. Спустя двести лет… но лучше поздно, чем никогда. К тому времени, когда мы восстановим контакт с метрополией, и Земля, и Габриэль изменятся безвозвратно. Аминь.
— Вы так спокойно говорите… — Она зябко повела тяжёлыми мягкими плечами. — Мне до сих пор не верится, что лифт-связь потеряна.
— А мне не верится, что под нами работает богмашина, — в тон отозвался я. — Ну и что? Наше мнение нимало не волнует Вселенную — или господа бога, если вы верующая. Можете, конечно, вслед Расселлу полагать, будто столы за нашей спиной превращаются в кенгуру, но я предпочитаю думать, будто мир не нуждается в нашей вере, чтобы быть. Если мы не в силах принять происходящее — это наши проблемы.
— Суровая у вас… точка зрения, — заметила Новицкая.
Я только брови поднял.
— Нет ничего глупее, чем обманывать себя. Получится или нет, а все равно перед собой выглядишь дураком.
— Жалко, водки нет, — неожиданно сменила тему моя собеседница.
— Почему? — изумился я. Мне казалось, что пить в такой обстановке — удовольствие для мазохистов.
— Получился бы классически русский разговор — под водочку и о судьбах мира, — объяснила она. — Вы, наверное, давно в России не были?
— Я там вообще никогда не был, — сознался я. — Всю планету объездил, четверть колоний повидал, а вот на родину предков — не заносило. — «И не надо», добавил внутренний голос. — Хотите, сползаю в камбуз? Попробуем выжать немного спирта из стерильных салфеток.
— Не советую. — Несмотря на изрядный опыт, я все же подпрыгнул, когда Линда Тоомен без предупреждения прорисовалась у меня в глазах. — В медицине давно уже не используется этиловый спирт, могли бы знать. Хотя русские, говорят, могут пить все, что горит…
— О финнах я слышал то же самое, — огрызнулся я.
— Клевета, — отрезала Тоомен. — Все, кто был склонен к пьянству, уже давно отравились русской водкой. В любом случае я вызвала вас не ради бесед. Маневр схода с орбиты начинается через тринадцать минут, и к этому времени вы будете нужны мне в рубке. Подгрузите все необходимые программы. Кася — свой пост знаешь.
— Пост… — проворчала Новицкая, когда изображение погасло. — Все равно, покуда мы не спустились ниже облаков, нам с Деборой делать нечего. Снимки с орбиты больше ничего не дадут, как ни выжимай.
— Будет сильно трясти, — предупредил я. — Не знаю, по какой траектории мы пойдем, но плотность очень быстро растет к поверхности. Стоит немного просчитаться, и эта коробка начнет изображать голыш, — я проиллюстрировал свои слова размашистым жестом и опять измазал стену гелем, — пущенный по воде.
— Спасибо, что предупредили, — фыркнула Новицкая. — Объясните, кстати, а то я что-то не понимаю без доступа к справочной… Куда девается азот? На Земле, да и на том же Габриэле, он составляет четыре пятых объема атмосферы. А на Самаэле — пять процентов. Где все остальное?
— Да здесь же, — ответил я. — Концентрация — величина относительная. Парциальное давление азота при фазовом переходе атмосферы остается постоянным, зато общее увеличивается катастрофически за счет углекислого газа. На Земле большая часть углерода связана в горных породах и отчасти в биомассе. Здесь он безнадежно улетучился, потому что температура на поверхности выше точки разложения большинства карбонатов.
Новицкая закивала.
— Теперь понятно. У нас, чтобы вернуть углекислоту в оборот, природа разлагает ее соли в нижних слоях коры — тот механизм карбонат-силикатного цикла, который на Габриэле разомкнут. Здесь…
— Здесь, — договорил я за нее, — карбонаты не образуются вовсе. Ладно, я, пожалуй, действительно пойду в рубку.
— А вот и вы, — приветствовала меня Линда Тоомен, когда я просунул голову в люк. — Как раз вовремя. Занимайте ложе.
Должно быть, антимимические программы не сумели скрыть всю глубину моего отвращения. Агентесса нахмурилась, пристально вглядываясь в мою кислую физиономию.
— Не дуйтесь, — скомандовала она. — Я требую от вас не так уж много — всего лишь повиновения.
— Это, — заметил я, — гораздо больше, чем вам кажется.
— Ну, герр Михайлов! — укорила меня Тоомен. — От вас — не ожидала. Кася слишком пропиталась шаблоном, который сама взялась насаждать… но вы-то знаете, какая это иллюзорная вещь — свобода. Не отпирайтесь! — Она предупреждающе вскинула руку — натянулись ремни, притягивающие тело к ложу, — хотя я вовсе не собирался отвечать. — Я еще на планете заглянула в ваше досье. Вы прирожденный оппортунист. Мне бы крайне пригодилось ваше сотрудничество… но на моих условиях, имейте это в виду.
