Бутлерову показалось, что он успел разглядеть, как сквозь вспышку вражеского выстрела пробивается пламя разрыва. В следующий миг он был сбит с ног, а у борта «Манджура» взметнулся выше мачт столб воды и дыма.
– Лексан Михайлыч! Лексан Михайлыч!
Первой мыслью пришедшего в сознание лейтенанта было: «Вот вы какие, черти!» Лишь спустя пару секунд он осознал, что подняться на ноги ему помогают прислужники не адских котлов, а обычных – двое с ног до головы перемазанных угольной пылью трюмных.
– Вашбродь, в носовом трюме воды уже по колено, – зачастил матрос, – помпы пока справляются, да в кочегарке паропровод прорвало.
– Хватит! – оборвал его Бутлеров, уже и сам почувствовавший легкий крен палубы. – Передай в машину – полный назад.
– А… слушаюсь, вашбродь!
Матрос убежал. Его товарищ остался, продолжая бережно поддерживать лейтенанта под руку. Отстранив его, Бутлеров похромал к борту и взглянул на британский броненосец. Из дыры на месте орудийного каземата по-прежнему валил дым, но в остальном «Бенбоу» выглядел неповрежденным. Сколько займет у его экипажа перезарядка адской пушки? Две минуты, три, пять? Если они успеют справиться с ней, прежде чем канлодка отойдет за скалу, пиши пропало – «Манджуру» не пережить даже второго близкого разрыва, не говоря уж о прямом попадании.
Лейтенант смотрел на броненосец так, словно пытался одной лишь силой взгляда замедлить работу вражеского расчета; и когда угловатый силуэт наконец заслонило каменной громадой, он закрыл глаза и, покачнувшись, едва не упал за борт, лишь в последний момент подхваченный давешним кочегаром.
К концу пути прогулка Мушкетову перестала нравиться. Усталость, жажда и голод брали свое. За время пути им с Талой лишь раз попалось приземистое деревце с разлапистым веером жестких листьев, каждое с палатку размером: в глубоких карманах между черешками скопилась дождевая вода, почти чистая, хотя и отдающая смолой. Ею и напились, когда стало невмоготу. Но ничего съедобного в весеннем лесу не нашлось, а ноги, даже привычные к долгим переходам в экспедициях, болели от напряжения. Вроде бы и не так далеко забрели первопроходцы, но приходилось постоянно петлять, уклоняясь от взбудораженного зверья. А потом звери пропали – все, разом, даже когтистые птицы, которых не уняла и близкая канонада, стихли и попрятались. И это было страшнее. Каждый шаг теперь делали с опаской, озираясь, цепляясь за одинокую «трехлинейку», как за соломинку. В какой-то момент молодой геолог осознал, что филиппинка держится за ремень винтовки, будто ребенок, и кровь у него в жилах застыла при мысли, что эта хрупкая женщина пережила добрых полгода в Геенне, без надежды на спасение, не согнувшись и не сломавшись, но теперь – в эту секунду – боится. Боится и машинально ищет защиты.
– Уже совсем рядом, – пробормотал он, успокаивая то ли ее, то ли себя. – Вон сквозь деревья холм маячит. С этой стороны не обойдем…
Действительно, каменная громада выпирала в лес массивным черным коленом. Деревья в той стороне были повалены: должно быть, шальным снарядом.
– Идем туда, – посоветовала Тала, махнув рукой вправо.
Геолог пожевал губами. Неестественная тишина давила на сердце. Даже солнце, мнилось, по временам меркло, хотя облака не могли бежать так быстро по небосводу.
– Идем, – согласился он.
Перебравшись через затопленную лощинку, путники неожиданно обнаружили себя в знакомом месте: близ озера с горячим источником, откуда днем раньше выходили на злосчастную охоту. Пейзаж, правда, изменился: деревья на берегу были кое-где повалены, вода взбаламучена до самого дна, молодые тератавры разбежались. Только сернистые струи родника дымили и воняли по-прежнему.
Тала потянула Мушкетова за рукав, указывая вверх, куда уводила тропа, но геолог застыл.
– Тихо, – прошептал он, вслушиваясь. – Слишком тихо.
Над лагерем висел постоянный гул человеческой деятельности. Сейчас у озера было мертвенно-тихо.
– Надо идти, – отозвалась филиппинка. – Иначе не узнать. Держи ружье. Я не слышу ханту, но экек хитры. В засаде они молчат.
Ветер донес до геолога новый запах: смрад гниющего мяса. Мушкетову стало немного стыдно за те мысли, что промелькнули у него в голове прежде, чем он сообразил: нежарким весенним днем за два-три часа тела убитых не разложатся до такой степени.
– Держись за мной, – проговорил он, поудобнее перехватив винтовку. – Мне не нравится эта тишина.
Шаг за шагом поднимались они по тропе, отмечая каждую перемену: каждый выломанный камень, каждую обломанную ветку над головой. Баррикады на границе лагеря не было: ветки и метелки древовидного хвоща разметала неведомая сила.
Мушкетов поднял голову – и наткнулся взглядом на растерзанное, окровавленное тело мертвого дракона.
Геолог не удержался – спустил курок. Выстрел встревожил примостившихся на туше сордесов-падальщиков. Те подняли уродливые гребнистые головы; один зашипел, поднял крыло, увенчанное на сгибе когтистыми пальцами, но, не заметив громогласного врага, вновь принялся рвать куски темного мяса.
– П-проклятье… – прошептал Мушкетов, озираясь.
Лагерь был пуст. Собственно, и лагеря-то никакого не осталось: палатки свернуты и унесены, ограда наспех развалена, кострище залито. Видно было, что место покидали в спешке, кое-что впопыхах бросив. Но у тех, кто уходил, хватило времени навалить груду камней над свежими могилами и поставить крест.
Молодому геологу не сразу пришло в голову сопоставить этот скромный курган со вскрытым брюхом чудовища. Видно было, что живот дракону не вспороли одним ударом: кто-то прошелся топором по усеянной костяными бляшками шкуре. Вокруг были разбросаны вспоротые кишки.
К горлу Дмитрия кислым комком подкатила тошнота.
– Они… – пробормотал он. – Они похоронили съеденных.
– Хорошо, что ваши моряки-люди его убили, – убежденно проговорила Тала, оглядывая поляну. – Когда зверь распробует человечину, он уже не станет есть ничего другого. Дуреет, будто курильщик опиума. А такой большой зверь… – Она шагнула к смердящей пасти, почти коснувшись рукой желтых острых зубов. – Бойся страшных когтей и зубов…
– Что? – переспросил геолог. Последняя фраза прозвучала неуместно.
– Так говорить кэп Рэндольп, – пояснила филиппинка. – Когда видеть ханту. Часто говорить, не знаю – почему.
– Но где же все?.. – растерянно спросил Мушкетов. – По лагерю стреляли… нет. Здесь почти нет следов. Получается, что еще до того, как начали стрелять, наши товарищи собрались и ушли. Но куда? И зачем?
– Найдем и спросим, – пожала плечами филиппинка.
– Да как же мы их найдем? – развел руками геолог.
Тала жалостливо глянула на него.
– Много людей идет. Следы найдутся, – объяснила она. – Надо идти. Гнилое мясо, нет людей рядом – придут трупоеды. Опасно.
– Погоди! – остановил ее Мушкетов. – Глянем, может, наши товарищи забыли что-нибудь полезное.
