Липский долго смотрел на Свиридова и со вздохом кивнул:
– Да, я так подумал. Добром все это закончиться не могло. Дело в том, что Горин положил глаз на твою жену. Конечно, я и мысли не допускаю, что он из-за одного увлечения… Если это можно сказать о таком человеке, как Багор… Что он из-за этого устроит такую свистопляску. Что-то тут другое… Но что он твою Наташку приметил и наводил справки – это точно.
– Почему ты так думаешь? – прищурился Влад.
– Потому что он наводил справки через меня.
Свиридову вспомнились слова капитана Курганова, сказанные непосредственно перед бессмысленным (бессмысленным ли?) убийством Лены Любимовой: «Значит, вот она какая – эта Наташа Свиридова, из-за которой заварилась такая каша? Красивая. Но красивых много, и получше есть, а тут такая свистопляска…»
– И что же ты сказал ему о Наташе?
– Все, что знал.
– И даже сверх того, – продолжил Свиридов. – Но ты ничего не рассказал мне о Краснове.
– А я ничего толком о нем и не знаю. Какой-то мелкий человечек из окружения Багра.
– Мелкий?
– Не знаю… – Липский замялся. – Мне показалось, что они старые знакомые. Может, на зоне вместе чалили. Горин, конечно, со всеми свысока обращается и с этим Красновым тоже, но мне показалось, что с Красновым он как-то получше, попроще обходится.
– Детектив… – пробормотал Свиридов. – Черный плащ… А меня-то зачем тут держат? Кончили бы – это понятно. А то как в заложниках.
– А я как раз и хотел тебе сказать. Сегодня вечером тебя собираются продать твоей жене.
Если бы Свиридова стукнули молотком по голове, усугубив и без того разламывающую мозги боль, он не отреагировал бы сильнее – вскинулся, привстав на кровати, и неосторожно смахнул на пол весь свой завтрак, оставшийся примерно наполовину недоеденным.
– Про-дать? – прорычал он. – Наташке?!
– Ну да, за пятнадцать тысяч долларов.
– Да что же это за издевательство такое, мать вашу? – рявкнул Свиридов. Игнорируя появление в дверях Кабана, он вдруг неуловимо быстрым движением бросился на Анатолия Павловича. Тот прохрипел какое-то ругательство, но Влад все-таки дотянулся до него и, крякнув, попытался нанести сочный удар в челюсть.
Будь Свиридов здоров, у Липского не было бы шансов. Но в голове все плыло и грохотало, из марева перед глазами то выныривало, то снова таяло ставшее ненавистным широкое лицо шефа, и потому Свиридов ничего не успел. Ничего – кроме как рухнуть на пол и больно въехать плечом в ножку кровати.
Грубые руки Кабана подняли его и, ткнув лбом в железную спинку кровати, приковали к ней наручником.
– Нехорошо так поступать, Володя, – донесся до него далекий голос Липского. – Я к тебе со всей душой, а ты тут такое вытворяешь. Нехорошо.
– Да пошел ты… – пробормотал Свиридов и сплюнул на пол кровью, обильно текущей из разодранной и стремительно набухающей губы.
– Именно так я и намеревался поступить, – сказал Анатолий Павлович. – Ты уж меня прости, Влад. Да, кстати: тебе настоятельно рекомендовали вспомнить какой-то бурный эпизод из твоей жизни восьми– или девятилетней давности. Когда ты еще работал в «Капелле». Или, по крайней мере, только что закончил там работать. Не знаю, что за эпизод такой, но он должен вызвать ассоциации с текущим моментом. Был там такой человек по прозвищу Гриб, и ты с ним работал. Это меня просили тебе передать. Вот так. Что до твоего недалекого будущего, то вряд ли оно будет безоблачным. Скорее всего – его вообще не будет. И даже твой профессионализм не поможет. Кажется, ты чем-то помешал Горину, и, по всей видимости, весь этот спектакль с выкупом ни к чему для тебя хорошему не приведет.
– Для тебя тоже…
Лицо Липского тревожно дрогнуло, казалось, он хотел что-то сказать, но тотчас поджал губы и вышел из комнаты широченными – неверными – шагами.
Через минуту за ним хлопнула входная дверь квартиры.
* * *
– Че, мудак, думал, что Толя за тебя впряжется? – послышался голос Кабана. – Это ты зря так думал.
Свиридов туманно разглядел шрам на лбу Кабана и ответил откровенно грубо, уже не в силах удержаться от бессильной злобы:
– Да тебе тоже кто-то грызло вскрыл, мудила… Наверно, не на того лаял, шавка?
– Кудахтай, кудахтай, – неожиданно миролюбиво проговорил гоблин. – Как говорится, не перепились еще на Руси богатыри – добры молодцы.
Непонятно, к чему были эти туманные речения Кабана, но улыбался он так радостно, словно только что выиграл в лотерею миллион долларов и пожизненный пансион на Антильских островах в придачу. Как говорится, «а парень с улыбкой счастливой гармо-онь свою к сердцу прижа-ал… как будто он волжские видел разливы-и-и… как будто Россию обня-а-ал!». Примерно так охарактеризовал бы эту рожу Михал Иваныч Буркин.
Буркин… Наташа… Что же теперь с ними будет, господи? И из-за чего… За что?
Страх, такой редкий гость в груди Влада, пронзил Свиридова навылет похлеще иной пули. Тяжелая, отчаянная тревога, словно пятно крови на белом полотне, расползалась в нем вместе с упругой, животной яростью. Если бы она, эта ярость, густо замешанная на страхе, могла превратиться в аналогичное по мощи физическое усилие, то, вне всякого сомнения, Свиридов разорвал бы цепь наручника как гнилую былинку.
В этот момент в комнату вошел мужик явно кавказской национальности со свежеоткупоренной бутылкой грузинского вина. Свиридов мутно глянул на него.
– Выпить дайте чего-нибудь, – сказал он, но его голос, вместо того чтобы прозвучать уверенно, звякнул нотками какой-то жалкой мольбы.
– А ты у нас, оказывается, вэселий парэнь, – грубо хохотнул кавказец и пнул его в голень. – Может, тебе еще и телку подогнать, бля? Тыпа из «Анэлли», да? Жина-то ужэ нэ дает?
– Да харош тебе, Резо, – осадил его Кабан, по всей видимости, более благоразумный. – Он че тебе, лох педальный, типа? Он же с Палычем год в близких бегал. Так что… Чего тебе выпить? Водки, что ли?
– Ты понял, какой казель! – возмутился не желавший униматься Резо. – И в сосэдней комнатэ такой же мудила таращится! А ты, Кабан, еще базаришь…
Что уж там хотел сказать Резо, осталось тайной за семью печатями, потому что, произнося сакраментальное «козел», грузин занес нижнюю конечность во внушительном ботинке с массивной рифленой подошвой, чтобы во второй раз произвести акт экзекуции, но Свиридов уже выбросил вперед правую руку, перехватил ногу кавказца и, с силой потянув на себя, легко вывернул в сторону.
А потом швырнул в направлении телевизора так, что тот ударился о тумбочку, проломил черепом тонированное стекло дверцы и въехал носом в видеокассеты. Но это было еще не все. Телевизор угрожающе покачнулся и рухнул кинескопом прямо на задницу Резо и припечатал того к полу. Чурка вяло дернулся и, оглушенный, затих.
