– Гоша, не забывай, что ты секундант! – услышал
Карташ порядком уже опротивевший голос олигарха. – Ты должен давать
указания на раунд, должен накачивать боксера.
Гоша тяжело вздохнул, но ничего не попишешь, приказ пахана –
закон, и он, наклонившись к уху Карташа, забубнил:
– Короче, это. Слышь, боец. Ты не ссы его. Он тебе тоже
не Майк Тайсон. У него дыхалка не очень, понял? Проведешь длинную серию, он
может и не выстоять, понял?
Какой-то там Хамид отбил в гонг начало второго раунда.
Минута пролетела для Алексея быстрее мига. Только закрыл глаза – и вот уже
подымайся.
Второй раунд начался неожиданно. Боксеры, покинув каждый
свой угол, не рванули друг к другу в нетерпеливом ожесточении. Господин Зубков
вообще направился не к центру, а пошел краем ринга. Сделал пару шагов,
остановился, прислонившись спиной к канатам, положив локти на верхний. Вперился
взглядом в Карташа, покачиваясь на канатах. Алексей тоже не стремился поскорее
сойтись с гражданином олигархом в жестокой рукопашной.
– Ненавижу вашу московскую породу, – вдруг сказал
Зубков, пепеля Карташа взглядом. И с чувством выдал:
– С-суки жирные!
Он оторвался от канатов, вытянул руку в перчатке в сторону:
– Вот погляди на этих парней, москвич, – Зубков
ударил себя перчаткой в грудь, – погляди на меня. По вашим столичным
понятиям, мы – не что иное, как быдло, коровьи лепешки, дерьмо на лакированных
ботинках. Какое, на хрен, будущее нам светило! Все парни, которых ты здесь
видишь, родились в сраных городишках, половина из них и батек-то своих не
знает, у другой половины батьки спились на глазах. Нищета, вонь, мордобой,
вечный недоед, никто из нас вдетстве не хавал от пуза. Пределом жизненных
фантазий представлялась собственная лайба марки «жигули». По вашим, столичник,
сучьим понятиям мы должны были горбатиться на заводах, окисляя легкие и
пополняя закрома ваших московских хорей и хомяков.
А в сорок лет должны были сыграть в дешевый гроб, к этому
времени проспиртовавшись насквозь, оставшись без зубов и не оставив детям ни
копья на сберкнижке... Нет, вру, был у нас еще вариантец: притащиться к вам в
столичку, наняться в прислугу, шестерить на вас, убирать за вас дерьмо. Но мы,
кого ты здесь видишь, мы выгрызли свое право. И теперь половина вашей Москвы
позавидовала бы жизни конкретно этих парней. Еще четверть позавидовала бы тем,
кто работает на меня, на моих заводах и в моем городе... Но мы додавим и
последнюю четверть, что купается в бабках. Она еще станет жалеть, что родилась
в Москве, а не в Мухосрансках и Урюпинсках.
– Андрей Валерьевич, – произнес доморощенный
рефери с легким оттенком укоризны. Похоже, тем самым он давал понять хозяину,
что тот говорит лишнее.
– Остынь, Поп, – отмахнулся от него Зубков. И
ухмыльнулся. – Один раз меня не пустили в стольный град, типа – рылом не
вышел. Но мы еще придем туда, верно, парни? И я не завидую тем, кто встанет на
нашем пути.
На классический боксерский поединок сие походило мало, в
нормальном поединке зрители уже вовсю захлебывались бы презрительным свистом,
рефери без конца подгонял бы соперников: «Бокс, бокс! Коммон, бойз!», –
секунданты исходили бы слюной: «Драться, драться, забыл, зачем здесь?!», –
промоутеры подсчитывали будущие убытки. Но Зубкова мало интересовало мнение
нынешней публики и секундантов. Ему приспичило поговорить, и он говорил:
– Хлюпики вы все, москвич. Дело не в мышцах, встречал я
столичников и крупных, как шкафы, и накачанных на станках, а все равно – как
один хлюпики.
Ткнешь пальцем, и лопаются, что твой пузырь из мыла. И
случись до серьезного дела, я только одними своими хлопцами возьму вашу
столицу. Потому что солдаты, которыми вы станете загораживаться, они ж все тоже
из глубинки, столичники в армию не ходят, откупаются или косят. Поэтому
срочники с радостью станут давить зажравшихся москалей...
«Угораздило меня родиться в первопрестольной, –
тоскливо подумал Карташ. – Теперь отдувайся за происхождение. Нет чтобы
родиться в Питере. Сейчас говорили бы без надрыва. И вообще, по нынешним
временам модно быть рожденным в Питере...»
– Ну, что скажешь, москвич? – оторвал Алексея от
дум вопрос Зубкова.
Олигарх по своему обыкновению улыбался.
Карташ пожал плечами, утер кровь с губы.
– А надо чего-то говорить? Ну, раз так хочешь... Ты ж
при Союзе родился, в Прибалтике, значит, бывал. Или в Татарии...
– При чем тут татары? – перебил Зубков.
– А при том, что и прибалты, и татары, или, допустим,
гуцулы всегда жили нормально. Что при старом режиме, что при новом. Не доводили
себя и своих детей до нищеты и убожества. Пока вы тут водку жрали, в грязи
валялись и скулили по поводу проклятых москалей, которые-де житья не дают,
обдирают нас как липку, они обустраивали свою маленькую частную жизнь как
могли. Обували-одевали, поднимали детей, помогали родне. Так может, в себе
лучше покопаться, а не винить во всех грехах зажравшуюся Москву?
Карташ замолчал. Молчал и Зубков, разумеется, улыбаясь.
Похоже, не улыбаться он не умел.
– Эй, Хамид! – крикнул олигарх. – Заснул там,
что ли! Где гонг!
Незамедлительно последовал удар в гонг. «Ну вот и прошел
второй раунд, – констатировал Карташ. -Прошел, надо признаться,
своеобразно».
– Бумкай еще раз, Хамид! – скомандовал
Зубков. – Мы с москвичом проговорили и весь перерыв. Третий раунд!
Вместе с ударом гонга Зубков, не переставая лыбиться,
двинулся к Карташу.
Алексей ощущал в себе разительные перемены по сравнению с
самим собою в начале боя. Он завелся. Если до этого неунывающий алюминиевый
весельчак его просто раздражал, то теперь Карташ испытывал к нему нешуточную
злость. «С-сука, игрушку нашел! Кеглю, мячик! Развлекух ему, падле, мало!» Нет,
наверное, ничего мерзее, чем ощутить себя игральной картой-"двойкой"
в чьих-то руках; захочет – сбросит с рук, захочет – покроет козырем или вовсе
сожжет на свече. И Карташу дико захотелось расквасить эту лыбящуюся физиономию.
Ему вдруг припомнилась слышанная в каком-то телерепортаже боксерская поговорка:
«Каждый панчер имеет свой шанс», что в переводе на человеческий означает –
исход поединка может решить один удар. Черт с ним, пусть не решить исход
поединка в свою пользу, но хотя бы вмазать от души, хотя бы разок, чтоб юшка
хлынула...
Карташ броском сократил дистанцию, безоглядно вклинился в
ближний бой и па-ашел молотить кулаками. Алексей лупил без всякой босксерской
правильности, лупил отчаянно, размашисто, от души, в технике «как получится,
так и получится», лишь бы влепить посильнее и поточнее... С поточнее выходило
не очень. Половина ударов шла мимо цели – Зубков уклонялся, уходил, нырял.
Другая половина вроде попадала в цель, но пропадала без пользы, поскольку была
блокирована перчатками и локтями.
Алексей понимал, что силенок надолго не хватит. Серия
выматывала, особенно выматывали удары, в которые он вкладывал весь вес, а те
удары летели в пустоту и за ними проваливалось все тело. Сознавая, что выдохся,
Алексей вошел в клинч.
