На пятый день заточения Карташ взбунтовался. В ответ на
бесстрастную просьбу приступить к очередным мемуарам он аккуратнейшим образом
отодвинул в сторону одноразовую шариковую ручку «Bic» и бледно-зеленую,
советскую еще тетрадку в клеточку с изображением товарища Пушкина на обложке,
скрестил руки на груди и ласково сообщил, что отказывается заниматься всяческой
ерундой до тех самых пор, пока ему не предоставят официального обвинения, а
также свидания с товарищами по оному обвинению... или хотя бы сведений об их,
товарищах, судьбе. На это барышня пожала плечами, молча забрала ручку и
тетрадку и вышла из камеры.
А некоторое время спустя Карташ обнаружил, что сортир
заперт, причем вроде как изнутри. Алексей крепился часика три, отказался от
обеда... потом не выдержал и, скрипя зубами от бессилия и унижения, напустил
лужу в углу у двери.
Что ничего не изменило – кроме, разумеется, камерной
атмосферы. Как говорится: а запах!.. Ужин барышня принесла вовремя, на этот
раз, правда, в сопровождении команды поддержки – группы немногословных шкафов в
камуфляже, кои достаточно вежливо, но настойчиво воспрепятствовали Карташу
размазать ужин по барышневой мордашке. В результате ужин оказался на полу, а
Карташ в патовой ситуации: ни пожрать, ни пос...ть. И, что характерно, –
никаких репрессий за этим не последовало. Ему ясно дали понять: не хочешь
изливать правду в отчетах – не надо. Но и ничего большего изливать из себя не
смей. Равно как и извергать.
И это уже не настораживало. Это уже не пугало.
Это просто бесило.
На следующее утро Алексей сдался и беспрекословно принялся в
очередной раз расписывать их приключения (перьевой ручкой на криво выдранных
листах из детского альбома для рисования). Пока безмолвные хлопцы деловито
подтирали лужу, а невзрачная коза в сером расставляла перед ним завтрак (два
горячих бутерброда с ветчиной, сыром и майонезом, чашка растворимого кофе,
взбитые сливки с джемом), он сосредоточенно грыз колпачок ручки и раздумывал
над содержанием очередного отчета. А в чем еще можно отчитываться-то – в черте
какой раз подряд?!
В том, как Алексей Карташ, Петр Гриневский по кличке Таксист
и Маша Топтунова оказались владельцами двух ящиков платины, добытой самым что
ни на есть незаконнейшим образом, – ящиков, на которые положили глаз ФСБ и
уркаганы во главе с авторитетом Пугачом? Как Алексей, Маша и Гриневский увезли
эту платину в Туркмению, чтобы перепродать ее и на вырученные бабки умотать в
теплые края? В том, как вместо этого невольно оказались замешанными в возню
вокруг покушения на Ниязова – и, что характерно, спасли-таки бессменного
президента Туркменистана? И все это – только для того, чтобы в результате
очутиться в застенках непонятно чьего гестапо?!.
[1]
Так всю их
одиссею он уже описывал, четырежды!..
Но больше всего Карташа нервировала неопределенность. Где
они, в чьих лапах оказались, что с Машей и Таксистом и, в конце концов, что их
всех ждет?..
Что их всех ждет выяснилось чуть менее чем через две недели,
когда всех троих наконец-таки собрали вместе – в месте, которое один в один
напоминало бы гостиничный номер, ежели б не несколько мелочей вроде отсутствия
ручки на двери...
В телевизоре в это время тупоглазая белая акула с
остервенением терзала кусок мяса, источающего облачка розовой крови. Вокруг
меланхолично плавали аквалангисты и фотографировали акулу с разных ракурсов.На
память, должно быть.
– Раз, раз, раз, проверка, как слышите, товарищ майор? –
громко сказал Алексей и подмигнул телекамере в углу над дверью. Повернулся к
своим и уже серьезно спросил:
– Итак, господа аферисты, ваши соображения по поводу?
– Полагаю, следствие по нашему делу закончено, –
подал голос Таксист, развалясь в кресле перед телевизором. – Уж коли мы
здесь вместе, да еще и в одноместном номере, стало быть, они уже проверили все
наши отчеты и сделали оргвыводы... И очень скоро огласят приговор.
– Расстрелять в ближайшем подвале и похоронить в общей
могиле, – кивнул Алексей.
– А что, запросто, – спокойно сказал
Гриневский. – Пулю в затылок можно схлопотать и за меньшее... Стойте-ка...
Он дотянулся до пульта, сделал телевизор погромче.
Дикая природа уступила место смазливой дикторше из «Вестей»,
которая тараторила бодренько:
– ...вооруженных столкновений между бандитскими
группировками, имевших место в других районах Шантарска и так же повлекших за
собой человеческие жертвы. Как сообщила нашему корреспонденту Дарья Шевчук,
старший...
– Беспредел, – сказал Гриневский. – Опять
одно и то же, – и переключил канал. По другой программе хулиганский кот
Том азартно гонял по дому мышь по имени Джерри, круша все на своем пути.
Простая бытовуха, одним словом.
Гриневский убавил звук.
– А Ниязов? – тихо спросила Маша. – Ведь если
б не мы, он бы уже давно того... беседовал со своим Аллахом. А наш с
Туркменбаши, насколько я понимаю, пока дружит... Это нам никак не зачитывается?
– Вот как раз это можно словить не одну «маслину» в
затылок, а парочку – чтоб уж наверняка... вздохнул Таксист.
– Эт-точно, – сказал Карташ. – Мы, душа моя,
как это ни унизительно звучит, оказались пешками в каких-то политических
игрищах, нас успешно разыграли – и теперь можно смело убрать с доски. Потому
как интереса мы боле ни для одной сторон не представляем, зато можем ляпнуть
что-нибудь не то кому-нибудь не тому...
– ...Удивительно верно подмечено, – раздалось со
стороны двери. – А кроме того, уже официально объявлено, что спасение
Ниязова есть целиком и полностью заслуга туркменского Комитета Национальной
безопасности, и никакие посторонние личности в операции участия не принимали.
Они обернулись.
В какой момент – непонятно, но входная дверь уже была
открыта, причем совершенно бесшумно. А на пороге, прислонившись к косяку, стоял
высоченный престарелый дядька и с брезгливо-заинтересованным видом, как обычно
смотрят на различных гадов, копошащихся в террариуме, разглядывал троицу.
Дядька был громаден, белокур и голубоглаз, как викинг, и чем-то неуловимо
напоминал убитого на прииске фээсбэшника Гену. И несмотря на то, что облачен он
был в безупречно вычищенную и отглаженную серую цивильную пару, чувствовалась,
ну вот чувствовалась в нем белая офицерская кость. Генеральская как минимум. И
Карташ с Таксистом непроизвольно вскочили чуть ли не во фрунт. Алексей
почувствовал неприятный холодок под ложечкой: это явственно был не простой опер
или, скажем, следак из прокуратуры. Эта была рыбка покрупнее. Белая акула, не
меньше, совсем как давешняя из телевизора, но, в отличие от той, со взглядом
умным и пронизывающем насквозь, от которого не то что мороз по коже, а
возникает прямо-таки непреодолимое желание свернуться калачиком и накрыться
одеялом с головой.
