Вдвоем с Гриневским они связали Юрка подручными шарфами и
веревками, натянули ему на глаза вязаную шапку – на тот случай, если вдруг
очнется раньше времени. Незачем ему видеть чужие лица.
Суть их замысла состояла в том, что балконы Гриневского и
Юрки соприкасаются. Собственно, это был один большой балкон, разделенный между
квартирами железными прутьями. Чтобы перебраться с одного на другой, достаточно
поставить табуретку.
Но прежде всего они открыли сумки и достали оружие. Карташ и
Гриневский взяли по короткоствольному «узи», навинтили глушаки, Алексей
вдобавок сунул за пояс «беретту», да Маше на всякий случай вручили
четырехствольную пукалку, все же надеясь, что ей не придется пускать его в ход.
– Готова? – спросил Карташ, деловито вынося из
кухни табуретку. Маша кивнула.
– Тогда начинаем КВН, – сказал Алексей. –
Выжди-ка минутку...
После чего он и Гриневский вошли в комнату, открыли
балконную дверь, присели на корточки, чтобы не засветиться перед взглядами с
улицы, перебрались таким манером к нужной оконечности балкона. Дело это
оказалось не таким уж простым, потому как Юркин балкон был завален всяческим
хламом. Зато и табуретка не понадобилась – как раз в конце балкона была
пристроена на вечное хранение высокая тумбочка с отломанной дверцей, под
завязку набитая некондиционными пустыми бутылками.
Они были готовы к рывку. Им лишь осталось дождаться, когда
Маша позвонит в дверь квартиры «тридцать восемь». Неизвестно, сколько человек
засело в квартире, где и кто из них находятся, прислушиваются ли к звукам
извне. Поэтому требовалось, как учили Карташа в училище на занятиях по
тактиктие и стратегии, отвлечь внимание противника на ложный объект и зайти с
тыла. Вот и пускай противник сползается к входной двери.
– Что бы ни случилось, одного оставь, – шепотом
напомнил Гриневский. Он уже черт знает сколько раз говорил это.
Трель звонка была слышна и на балконе.
– Взялись, – выдохнул Гриневский и пошел первым.
Ухватившись за ржавые вертикальные арматурины, перегораживающие
общий балкон, он перебросил одну ногу через перила, другую, и очутился на
территории собственной квартиры. Карташ проделал тоже самое. Спрыгнул на груду
каких-то железок, накрытых от дождя ребристым пластиком. Бросил взгляд мельком
вниз – никто из редких прохожих голову вверх не задрал, шли себе мимо...
Балконная дверь оказалась запертой, но этот момент сложным
не представлялся. Уж кому, как не Таксисту, знать особенности собственной
квартиры! Например, такую особенность, как слабый шпингалет балконной двери,
который отлетит, если дернуть посильнее – не говоря уж про то, что если рвануть
со всей дури. Жена всю плешь проела, чтобы поставил замок понадежней, неровен
час кто-то заберется, но у Петра не так уж много было времени заниматься делами
домашними, надо было деньги зарабатывать...
Под рывком Таксиста дверь широко распахнулась, звякнуло
стекло, и они ворвались в комнату. Здесь находился только один. Сидел в кресле
перед журнальным столиком, спиной к балкону. При первом же постороннем звуке он
гибко наклонился к столу, схватил что-то, лежавшее на газетах среди бутылок и
шоколадных оберток, начал оборачиваться... И в этот момент Гриневский, прыгнув
двумя ногами вперед, сшиб его на пол, навалился сверху.
Карташ не смотрел, чем закончится дело, он пролетел комнату
насквозь, за шаг до двери упал на пол и, прокатившись по паркету, оказался
напротив дверного проема... И вовремя. Хлопнул смягченный глушителем выстрел,
пуля прошла над Алексеем... а не упади он – ввинтилась бы точнехонько в живот.
Карташ вдавил спуск «узи», и стрелявший задергался в
коридоре, прошиваемый автоматной очередью.
А вот с третьим вышло неладно. Оч-чень неладно.
Оказывается, этот третий уже успел открыть дверь и, сходу
сориентировавшись, выдернул на себя Машу, прикрылся ей как живым щитом.
– Бросай ствол, падла! – завопил этот третий,
приставив к Машиному виску «зауэр». – Замочу биксу!
– Хорошо, хорошо, – изобразил Карташ полную
покладистость. – Смотри, я кладу пистолет на пол...
«Ну! Ну же! мысленно заклинал Карташ. – Или знак тебе подать?!»
Звук походил на тот, какой издает пакет из-под молока, когда его надует
какой-нибудь гопник, а потом шарахнет по нему ладонью. На миг глаза их третьего
противника во всю ширь распахнуло удивление, а потом его глаза стали быстро
тускнеть из них уходила жизнь. Ну откуда ж он мог знать, что девочка сжимала в
руках четырехствольную дуру, одинаково скрытно помещающуюся и в женскую ладонь,
и в барсетку: из всех четырех стволов она и засадила со спины в брюхо. «А он
рыжий, – механически пометил Карташ. – Был. А говорят, что рыжие
везучие...» Пистолет, выпавший из его рук засадника, Алексей ногой зафутболил
подальше и кринул:
– Гриня, как у тебя?
– Ништяк, – отозвался Петр.
Карташ быстро пробежал квартиру Таксиста, осмотрел, как
давеча осматривал квартиру Юрки-алкоголика. Нет, никого, кроме этой троицы,
больше не было.
Фу-у-у...
Закрыл входную дверь, толкнул застывшую Машу в сторону
комнаты, где находился Гриневский (боевая подруга не могла оторвать застывший
взгляд от умирающего, а тот все никак не мог отойти, его выгибало в агонии,
крючило, он выплевывал кровь и слюну).
Гриневский уже приготовил своего клиента к разговору – тот
сидел на стуле, руки сведены за спиной и обмотаны капроновым шнуром, лодыжки
таким же шнуром примотаны к ножкам стула. Ба, знакомые все лица, как же это мы
сразу не разглядели, кто к нам попал!
А попался не кто иной, как Михалыч, которого Карташ
поименовал про себя отставным культуристом. Впрочем, немудрено было его сейчас
не узнать – в каких-то джинсах и свитере, помнится, прислуживая на обеденном
сходняке у Зубкова, Михалыч щеголял в смокинге и при бабочке...
– Сам будешь или мне? – спросил Алексей.
– Сам, – коротко ответил Петр, пряча в нагрудный
карман фотографию, которую только что вынул из рамки, стоявшей на комоде.
Маша опустилась на диван, уткнулась лицом в подушку и
разрыдалась. Ладно, нехай проревется, решил Алексей, не каждый день случается
человека замочить, пусть и полную гниду...
Таксист взял еще один стул, поставил его напротив пленника
спинкой вперед, сел верхом, положив локти на спинку. И вперился взглядом в лицо
Михалычу.
Михалыч, надо признаться, выглядел спокойно. Ну еще бы,
когда такая глыба, как Зубков, стоит за твоей спиной! Он верит в агромадные
возможности своего хозяина, даже, думается, смерть подручных не сильно его
обеспокоила. Ведь положили рядовых шестерок, а его тронуть не посмеют,
приберегут как ценного заложника – недаром ведь до сих пор не тронули. Бывают
такие люди, которым трудно перестроиться и уловить серьезность наступившего
момента, очень уж они привыкают к безбедовой жизни, к тому, что с ними ничего
не случается, а значит – возникает сама собой такая иллюзия, что случиться и не
может. Трудно Грине его будет сломать...
