– Если он заявит, что имеются весомые улики против
устроителя съезда, – не только пустят, но и сами позовут, и под белы ручки
приведут, – уверенно кивнул Черский. И добавил:
– Зато ежели улики эти окажутся не очень весомыми, то
тут уж Зубу не поздоровится.
– Ясно, – сказал Карташ. – Без нас Зубкову
предъявлять нечего. Два ящика платины, которые он снял с поезда, – еще не
доказательство того, что это именно Фрол напал на прииск.
– В точку. Стало быть, главных свидетелей у обвинения
нет. Стало быть, Зубу остается второй путь...
– Сорвать сходняк! – догадался Таксист. –
Ну... если не сорвать, то уж нагадить изрядно – чтобы гости поняли: раз Фрол не
смог обеспечить достойный прием и нормальное, спокойное толковище, то это хрен
с бугра, а не «черный губернатор», и гнать такого надо в три шеи.
– Опять в точку. Ну что, продолжим «Угадай мелодию»?
Каким образом Зуб может нагадить?
– Перессорить этих... гостей-авторитетов, – подала
голос Маша. – Или даже убить кого-нибудь из них.
– Логично, но практически выполнимо, – Черский
откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке. – Охрана у них – мышь
не проскочит. Не хуже президентской.
– Подкупить охрану, – не сдавалась Маша.
– Исключено. Говорю же – не хуже президентской.
– Ну, тогда снайпер на крыше... бомба в чемодане...
– Где будет проходить толковище? – спросил
Гриневский.
– Увы, – Фрол прикрыл глаза. – Сами должны
понимать: это, что называется, информация с грифом «секретно». Однако туда, на
сход, ни один лишний человек не проберется, это я гарантирую. Там нет крыш, нет
окон, нет дверей. Там негде спрятаться снайперу и некуда заложить бомбу.
– Где ж такое место отыскалось-то? – поднял брови
Гриневский. – Чтоб без окон и без дверей...
– Не о том думаете, – вставил Черский, но Таксист
не обратил на него внимания:
– А Зуб знает, где это место?
– При желании – узнать, разумеется, может. Равно как и
адреса, где поселились гости. Но туда, на сход, говорю, не проникнет.
– Я понял, – медленно проговорил Алексей, вспомнив
вдруг новости по телевизору – еще там, в заимке у Глаголева, – и слова,
замбарона цыганского табора. – Пальба на улицах. Бандитские разборки.
Отморозки со стволами. Теракты. Поджоги. Погромы... Все что угодно, но лишь бы
всем стало ясно: Шантарск – гадюшник и отстоянная яма, а Фрол, принимающая
сторона, не может справиться с беспредельщиной и обеспечить порядок даже в
такой судьбоносный для всего прогрессивного воровского мира день. И тогда
кранты Фролу.
– Правильно, – выдохнул Черский.
– И ничего смешного в этом нет, молодой человек, –
сказал Гордеев. – Вот господин Черский, бывший мент, никоим образом к
прогрессивному воровскому миру отношения не имеющий, – однако он на моей
стороне. Потому что тоже понимает: при таком раскладе зубковская, мягко
выражаясь, нелюбовь ко мне в первую очередь ударит по самому Шантарску. По
простым людям. По обывателям. С гостями-тo ничего не случится, разъедутся – и
все...
– Предварительно сместив вас, – понимающе кивнул
Алексей.
Фрол цепко посмотрел прямо ему в глаза и проговорил:
– Да, сместив меня. Да, а я хочу остаться на своем
месте... Но вы напрасно думаете, будто меня волнуют только моя собственная
шкура и кресло «губернатора». Повторю вслед за Данилом: это мой город, и я за
него отвечаю. Плевать, по какой причине и кто именно будет мутить воду и
творить беспредел на улицах, – я этого не допущу.
– Это наш город, – мягко поправил Черский. -Уж
простите за патетику.
– Здорово, – зло сказал Карташ. – Просто
зашибись. Ну а мы-то каким боком во всей этой байде замешаны, а?!
– А вот теперь мы подходим к самому главному, –
Черский встал, прошелся по помещению. – К тому, что вам, собственно,
предстоит. Или, иными словами, чем вы станете зарабатывать себе жизнь. Сход
начинается двадцать четвертого, поэтому мы должны успеть...
– Погоди-ка, Данил, – негромко перебил Фрол и
перевел тяжелый взгляд на Гриневского. – Не знаю, как ты, Петр Игнатьевич,
отреагируешь, но я считаю, что ты должен знать... Короче, вот.
Он достал из внутреннего кармана пачку фотографий, протянул
таксисту.
Таксист взял, посмотрел, вгляделся... И фотографии выпали из
его пальцев.
Карташ быстро наклонился, поднял одну... и шепотом
выматерился. Как сквозь вату до него донесся голос Фрола:
– Когда мы нашли ее, уже было поздно. К сожалению, мы
опоздали... Прости.
* * *
– ...Думаешь, выгорит? – с сомнением спросил
Алексей. На душе было настолько противно, что аж тошнило.
– Должно, – сказал Черский. – Обязано. Зуб,
конечно, не дурак, но на такой шанс клюнет непременно. Тем более, именно вы там
нарисуетесь. Даже я бы поверил. И попытал счастья...
– Спасибо на добром слове, – хмыкнул
Карташ. – Всю жизнь мечтал о рыбалке на живца. Особливо если сам в роли
живца.
– Не скули. Какой живец? Вы просто последний штрих,
последний мазок на полотне, так сказать.
«А фотографии вы спецом приберегли на финал, чтобы Гриня уж
точно бросился в бой. А мы, ясный хрен, одного его бы не отпустили... Хитрые,
черти...» Он покосился на недвижно сидящего рядом Гриневского и буркнул:
– В гробу я видел такие полотна. Они же не холостыми
будут стрелять...
– А ты уворачивайся.
Черский притормозил на пустынной улице имени Революционного
бойца Логачева, заглушил мотор. Сказал, получив сотенную от Алексея и
придирчиво изучая ее на просвет:
– Все. Дальше сами... Станиславские.
– У вас ус отклеился, – огрызнулся Карташ. Черский
криво усмехнулся и пригладил накладные усы.
Со стороны, если слов не слышно, сцена выглядела, как будто
хитрозадый усатый частник содрал с не шибко богатых пассажиров лишний
полтинник... По крайней мере, они очень надеялись, что именно так все и
выглядит.
Они выбрались из машины, и Карташ в нарушение всех
полученных инструкций, наклонился к приоткрытому окну.
– Черский, – сказал он проникновенно, – я
служил в ВВ. Я знаю ихнего брата. И знаю, что есть не самые мелкие воры,
которые мать или дочь родную придушат ради собственной выгоды. А есть воры,
которые скорее яйца себе отрежут, чем нарушат воровской закон... или данную
клятву. Я не знаю, к какой категории относится Фрол, искренне хочу надеяться,
что ко второй, но... Теперь поклянись и ты.
Черский секунду помолчал, потом спросил:
– А мне ты поверишь?
– Сам не знаю.
Данил ухмыльнулся.
