– Ириша, – тихо сказал генерал, – давай ближе к делу. Кто тебе мешает? Мне нужно знать, что за человек, с кем живет, какие у него связи...
– Это Ладыгин, – быстро сказала Ирина Владимировна, потупив голову. – Он работает терапевтом в спецбольнице. Сравнительно молодой, одинокий. По характеру легкомысленный, авантюристичный и наглый. Никаких особых связей у него нет. На работе его не слишком уважают. Но есть опасность... – Она робко посмотрела на генерала. – Что он уже обратился в органы...
Ростислав Тимофеевич сурово насупился.
– Это все поправимо, – сказал он. – Если он энтузиаст-одиночка, то... ничего ему не светит! Ты черкни мне на листке его данные, а я сейчас же дам распоряжение. У меня при управлении есть особая группа... Там служит один парень, любое, самое деликатное поручение выполнит – комар носа не подточит. Можешь считать, что твоего Ладыгина уже не существует в природе... Но я тебя прошу! – Он посмотрел в глаза Ирине пристально и предостерегающе. – Я понимаю, бизнес есть бизнес, у каждого свои тонкости, свой риск... Будь осмотрительнее, девочка! Ты поняла меня?!
– Я обещаю, Ростислав Тимофеевич! – искренне сказала Ирина Владимировна, и в голосе ее генерал уловил слезы.
Они покинули комнату отдыха, причем генерал, прикрывая за собой дверь, посмотрел на диван, стыдливо усмехнулся и сказал себе мысленно: «Ну ты даешь, Ростислав!» А в кабинете он сделался уже официально строгим и неприступным, как обычно, и повторил:
– Значит, ты, Ириша, не волнуйся! Как я сказал, так и будет. Твоего Ладыгина сегодня же возьмут, на работе. Если не совсем, то уж охоту высказываться и по милициям бегать ему отобьют основательно. Уж это мы, поверь, умеем...
– Я так вам благодарна, Ростислав Тимофеевич, – прошептала Ирина.
– Ну, будет! Ступай! У меня ведь и дела есть, – криво улыбнулся генерал.
– До свидания! – сказала Ирина Владимировна, делая шаг к двери.
– Всего хорошего! – устало сказал Ростислав Тимофеевич.
Ирина Владимировна повернулась и, стуча каблучками, пошла к выходу. Неожиданно генерал кашлянул и торопливо шагнул за ней следом. Он остановил ее в дверях и, придержав за локоть, сказал, понижая голос:
– А ты все-таки, Ириша, не забывай старика, ладно? Забегай! В любое время заглядывай! Я ведь день-деньской на работе. А теперь я по тебе особенно скучать буду, ты это учти!
Ирина Владимировна посмотрела ему в глаза и грустно улыбнулась.
– Я сама вся в работе! – призналась она. – Но обязательно выкрою минутку...
* * *
Рабочий день подходил к концу. Он дался мне нелегко. Попробуйте работать плодотворно, если у вас на шее повязка, в голове шум от бессонной ночи и сопутствующего похмелья, а на душе камень. Правда, за ночь ничего экстраординарного не произошло. Наша подопечная была жива и здорова, и мы утром очень мило еще раз с ней побеседовали.
Затем мы разошлись. Я обмотал шею бинтом и отправился на работу. А Чехов, чрезвычайно довольный тем, что нарушил свой пост при полном попустительстве и даже при непосредственном участии лечащего врача, поспешил к своим приятелям из РУОПа. Он был настроен весьма оптимистично и был уверен в успехе своего предприятия.
Еще ночью, во время застольной беседы, я попробовал в этом успехе усомниться, напомнив Юрию Николаевичу его же собственные слова о том, как мало осталось в милиции честных людей. Чехов мрачно посмотрел на меня и въедливо уточнил:
– Подсудимый уверен, что слышал от меня именно эти слова? И готов подтвердить свои показания в суде?
С видом высшего арбитра, отмеряющего каждому по грехам его, он разлил по стаканчикам водку, чокнулся со мной, выпил, крякнул и весьма напыщенно заявил:
– Мы никому не позволим дискредитировать органы, Владимир Сергеевич! – После чего подвинул ко мне поближе банку с соленьями и сказал: – Возьми грибок!
Мы пировали на кухне, при выключенном электричестве. На поверхность кухонного стола падал голубой отсвет уличных фонарей. Под боком мирно урчал холодильник. Мы были похожи на две загробные тени, устроившие пикник в царстве мертвых.
– Для того чтобы поймать твоего докторишку, – сказал чуть позже Чехов, – никакой особенной честности не нужно, Володя! Нужно просто найти людей, которые меня уважают. А такие люди еще, слава богу, есть!
– Ну допустим, возьмут его, а он прикинется валенком – мол, не знаю никакой фирмы, шел мимо, а тут старушка попросила укол сделать... – осенило вдруг меня. – Что тогда?
– Ты, Володя, видно, никогда в милицию не попадал, – добродушно заметил Чехов. – Поэтому так легкомысленно говоришь... Твой Четыкин одну ночь в камере посидит и все вспомнит – и фирму, и старушку, и весь вопрос в том, чтобы до суда его в целости и сохранности довести. Но об этом пока рано...
Юрий Николаевич как в воду смотрел. Едва переступив порог клиники, я был наповал сражен новостью – убит Четыкин. Путем осторожных расспросов мне удалось выяснить, что Роман Ильич пал от руки соседки по квартире. Но это еще ничего не значило – руку этой дамы вполне мог направлять кто-то со стороны.
Я здорово приуныл. Положение становилось по-настоящему опасным. Впору было самому бежать в милицию. Но теперь у меня не было даже надежды на признания Четыкина. В милиции должны были верить мне на честное слово. Мне казалось это не слишком удобным.
Бессмысленной была теперь и затея с засадой. Пытаясь предупредить ее, я позвонил Чехову домой. Трубку взяла его жена. Чрезвычайно любезным и приятным тоном она сообщила, что Юрий Николаевич недавно заходил на пять минут, но снова ушел, предупредив, что больше сегодня не появится.
Уйти с работы не было никакой возможности. Я с нетерпением дожидался двух часов, чтобы отправиться домой и предупредить о том, что операция срывается.
Завотделением Макаров был сегодня тоже не в духе. Будь он в обычном доброжелательном настроении, я все-таки рискнул бы отпроситься пораньше. Но он против обыкновения за весь день не вступал со мной в контакт. Лишь однажды скупо поинтересовался:
– Ты что, заболел?
Я потрогал, не сполз ли бинт на моей шее, и объяснил:
– Да так, немного. Продуло, наверное. Вот и замотался на всякий случай.
– Что ж ты, с помощью бинта думаешь вылечиться? – усмехнулся Макаров. – Ступай в процедурную – пусть тебя натрут чем-нибудь.
– Обойдется! – отмахнулся я.
И больше мы, кажется, не перекинулись ни словом. А около часа дня произошло то, чего я никак не ожидал. Думаю, что и моя неадекватная реакция на происходящее была обусловлена именно неподготовленностью и растерянностью.
Я находился в рентгенкабинете, когда вдруг меня срочно пригласили пройти в ординаторскую. Медсестра, которая передала приглашение, выглядела странно испуганной и наотрез отказалась объяснить, в чем дело.
